Постмодернизм. Взгляд изнутри

Музыкальны ритмы фигур главных героев: Адам бережным жестом закрывает Еву от тянущегося к ней змея. Струящиеся золотые волосы ее огибают выпуклости форм и вторят певучей пластике движений Адама. Письмо длинными гладкими мазками, сияющий золотисто-розовый теплый тон – все выражает счастье любви и доверительности. Экспрессия мелких, насыщенных, положенных как бы хаотично мазков, которыми вспыхивает пространство холста с изображением Всевышнего и тварей вокруг него, составляет резкий контраст почти созерцательному покою фигур в центре композиции. Но также контрастен холодный, «безличный» серо-оливковый колорит фигуры херувима, охраняющего Эдем. Доспехи римского легионера с орденскими планками на груди, стальная жесткость контуров лица, вздернутого меча, выписанная изысканными полутонами в духе академических полотен периода классицизма, – олицетворение безжалостной авторитарности, регламентирующей все и вся. В напряженности разных полюсов картины, в самой многослойности сюжета сквозит горькая ирония автора. И все же мотив изначальной красоты, мотив «сотворения мира» в духе библейских строк, кажется, главенствует над любыми трагическими коллизиями жизни.

Для Шнитке красота – символ искушения, обольщения, блуда (плотского или духовного – не имеет значения). Отсюда «раздвоение» тембра в «Докторе Фаусте», «хохочущие» рулады струнных, сопровождающие теноровый голос в «Символах», прочие колористические «расцвечивания» фактуры. Отсюда же раздвоения «я» и «не я», разоблачающие дьявольское внутри самой личности. В поисках выхода композитор оставляет заблуждающихся в их заблуждении.

Брусиловский принимает мир таким, каков он есть. И если Шнитке – мученичество и аскеза, в «Символах» смягченные теплотой близких по духу людей, то Брусиловский – мудрое всепонимание, даже прощение во имя торжества света.

СТРАНА ХУДОЖНИКА КАЛАШНИКОВА

Посетителя выставки обыкновенно мало интересуют подробности жизни автора тех произведений, которые он пришел смотреть. Большая ретроспектива работ художника Анатолия Калашникова, показанная галереей «Артсловарь» (Шейнкмана, 10) в мае 2012 года, была, увы, памятью о безвременной кончине необычайно даровитого, своеобразно чувствующего цвет, красоту формальных ухищрений мастера. Она сразу захватила дерзким напором, внутренней энергией, неуемностью, так что до последнего мгновения казалось, что вот-вот сам мастер ворвется в этот безмерный простор сияющей живописи, полной щедрости, счастья, какогото необъяснимого ощущения солнечности бытия.

Из ста картин разного формата многие датированы 2006–2011 годами. Среди них несколько больших полотен, выполненных совместно с Мишей Брусиловским: серия в характере венецианского мастера XVI века Карпаччо «Колизей», «Бахчисарайский фонтан», «Карнавал в Венеции», «Приглашение на прогулку», аллюзии на манеру таможенника Руссо «Эдем, день» и «Эдем, ночь». Все остальные работы, сразу заставляющие поражаться необыкновенной плодовитости автора, написаны самостоятельно. Их нужно смотреть не торопясь, «прочитывая» все истории до последнего штриха, только тогда по-настоящему проясняется сила художественного чутья живописца, поэтика его стиля, которая коренится в глубоком знании великих традиций прошлого западноевропейского и отечественного изобразительного искусства и их продолжении-переосмыслении.

На выставке показано многое (думаю, лучшее) из грандиозного цикла «Страна Тэмуджина» (1993–2007) – прекрасные вещи, где все самобытно, свободно, необыкновенно красиво по живописи. Чего ст'oит, например, фигура охотника с песцом на фоне снежных юрт, облаков, скудного, «графического» пейзажа («Белый день»), где столько живописного разнообразия, столько оттенков серебристо-белого, столько света! В монгольских полководцах, роскошных женах в мехах, охотниках, шаманах, детях, помимо цветового богатства, покоряет мир подлинности, словно автор с молоком матери впитал своеобразную красоту этой земли, этих людей и зверей.