Постник Евстратий: Мозаика святости

И утучнел Израиль, и стал упрям,

Утучнел, отолстел и разжирел,

И оставил он Бога, создавшего его,

И презрел твердыню спасения своего

И мерзостями своими разгневали Его,

Приносили жертвы бесам, а не Богу,

И Господь увидел и в негодовании

Пренебрег сынов своих и дочерей

И сказал: сокрою лицо Мое от них,

ибо Они род развращенный, дети,

в которых Нет верности.

Соберу на них бедствия и истощу на них Стрелы мои,…

Ибо они народ, потерявший рассудок

(Второзаконие, 32, книга Иисуса Навина)

Атрака сбросила лошадь! Верный конь, прошедший битвы и печенежские лавы, с детства всмоктавший запах войны, боевой конь дёрнулся, захрапел, и седок упал навзничь.

Атрак и сам испугался до животного страха: такого с ним никогда не случалось.

Атрак обернулся на стены Жёлтого города. Ужас был так велик, что не хотелось вставать, хотелось впитаться в подножные камни, залечь в самую узкую щелинку скал. Инкерманские скалы (предместье Херсонеса) стояли твердо и прочно, весь ужас длинной волной, волнами шел, настигал от Жёлтого города.

Пересилил себя, приподнялся. Вокруг тишина, давно стих топот копыт сотоварищей, они торопились к ночлегу. А он нарочно отстал: хотелось еще раз пересчитать деньги добычи, ведь золото так приятно тяжелило карман. Сладостный груз покоя не дал, хотелось считать и считать, горстями, десятками, столбиком или дорожкой. Деньги желтели, скупо бросая отблики на запылевшие камни, равнодушные к слабостям и страстям. Забрался на лошадь, чтоб посмотреть, далеко ли ускакала ватага, и на тебе, сбросила лошадь.

Раз обернувшись, глаз от картины оторвать был не взмочь: далекие корабли, что звались у греков дромоны (русское название «кубара»), продолжили свой маневр, полукругом сходясь вокруг бухты, что блестела водой близ Херсона. Бухта невелика, и кораблям тяжело совершать свой маневр. Но недаром кормчие от ромеев лучшими были, лучшими были и их корабли: корабли растянулись полукольцом, слегка вытянутым в море.

Мелкие рыбачьи фелюги так и застряли на мелководье, даже и не пытаясь уйти из полукольца громадин дромонов. Но не фелюги интересовали дромоны: что там фелюги, пузатая мелочь.

Корабли вновь повторили залп из орудий. Жерла орудий плюнули в берег, тяжелые ядра летели в зареве от огня, вой был так страшен, что конь Атрака, привыкший к степному разгулью, присел, прянув ушами, потом развернулся, – и в степь! По единой узенькой дорожке, что вилась меж камнями и скалами, кинулся в степь.

Атрак коня не удерживал: ужас вбил в землю. Он даже полуприсел, ногтями царапая землю. Ядра летели на город! Вернее, не на весь Жёлтый город: город велик, и армада дромонов не окружала весь город, нет, ядра влетали только в один из кварталов.

Бухта кипела, вода пузырилась кипящим огнем и враз почернела, даже отсюда видать, как столпы огня проникали в моря глубины, выплескивая трупы дельфинов.

Райончик пылал, и море горело!

Атраку вскользь вдруг подумалось: в старости расскажу, как море горело, так внуки до смерти засмеют. Отмахнулся от мысли: при чем здесь какие-то внуки?

Горели дома, черным дымом стелился низкий воздух, отблески пламени и пожарищ отсвечивали на морскую гладь, где ещё не кипела вода.

Криков людских и животных слышно не слышно, но маленькие фигурки метались по берегу в бессилии смерти: впереди море пылает, за пылающим морем кружат дромоны, рыбачьи фелюги догорают, треща, головешками затухая на горящих волнах.

Сзади, от центра, от храмов стоит воинов окружение с пиками и мечами, приученное колоть и рубать и давить копытами тяжелых ромейских коней. Воины не давали людям утечь от пожара, пиками тыча в людские тела.

Зрелище завораживало, манило жадным блеском близкой войны, которой костёр сам по себе красив и хорош, на него так приятно смотреть в тишине, поджав коленки, но чтобы костёр разгорался в таких вселенских масштабах, это зрелище манило сильнее, чем кровь чернокожей. Наслаждение войной впитывалось все сильнее и сильнее. Парень забыл про деньги, делёж, сотоварищей, так был красив и ужасен пепел войны.

Красота разрушения давала ему наслаждение, ужас и страх, близость войны, кипение крови, адреналин наслаждения близкой войны перекрывал страх и временный ужас.

Только сейчас Атрак вразумел, понял громаду ромеев, их мощь и величие: они могли сжечь собственный город! Пусть на окраине величайшей империи, но за что наказал их верховный правитель, их базилевс свой собственный город, город громадный?

Любопытство манило туда, обернуться назад, узнать, за что и почём такая немилость самодержца Комнина к херсонесцам?