Постник Евстратий: Мозаика святости

Но вот любимый Христом Иоанн определенно твердил о вечере 13-го Нисана, и о смерти Спасителя в канун Пасхи еврейской 14-го Нисана и воскресении 16-го Нисана.

Не мог он тогда возразить иудею, не мог. И торжествующий иудей, посрамив православного инока, удалился домой, счастливый и гордый своими познаниями в богословии и истории давних времен.

И во время споров их острых вовсе не важно было, кто из них кто. Что один, отощавший монах в рваных лохмотьях из рясы, а второй, полный писаной красоты, благоухавший ароматами пряностей сытый красавец.

Во время споров мысли летали от уха к уху противника, наполняя собой тишину подземелья. Мысли, они материальны, и материя их бытия зримо воплощалась во мраке.

Флавий Иосиф, Платон и Сенека, Дионисий Малый и Мартин Исповедник, все, как живые, толпились, череды своей ожидая в споре двоих.

Разбирался книжник-иудей и в разнотолках богословских Запада и Руси.

Честно говоря, монах и не думал, как глубоко знает сторонник иудаизма те толкования и разночтения, что раскалывали веру надвое. Он прекрасно толковал полувековой раскол (1054 года) церквей. Точно, как сваи вбивал, издевательски рассуждал:

«А вот почему у вас на Руси, Византии и Херсонесе можно службы служить хоть на болгарском, хоть и на руському языке, не говоря про чеканный греческий, а латиняне везде только на старой латыни службу ведут, а?»

И поднимая палец, брызгал алмазом перстней.

Не дождавшись ответа, продолжил: «И, главное, почему только полвека назад папа Лев согласился включить в символ веры слова «и от Сына»? И что же, почти тысячу лет вы все спорили о вашем Христе, не включая его в Символ Веры? Ответь, христианин, разве вера у вас не одна? В Бога Единого верите или в Троицу?»

Тут было проще, и монах постарался, как мог, объяснять понятное чужому сознанию, старался, как мог, но речи его горохом отлетали от мощной брони крепкого иудея.

Также просто было ему объяснить, почему запад ввел целибат (безбрачие): погрязло духовенство в грехах, пришлось поднимать мораль столь жестоким путем.

Разрыв двух церквей, что прошел почти полвека назад, ещё кровоточил, но инок не избегал больных тем. Трудно было, но надо, надо было ему объяснять, почему папа Григорий Седьмой был не прав, издавая лет двадцать назад догмат о святости папы только в силу избрания папой.

И отвлекались мысли, отгоняя тоску, хотя уныния грех ещё точил свой позорный удел.

Боярыня

Брал боярин Словята юну Отраду за себя замуж пышно и дорого. Да и то, богатен и славен боярин Словята. В ратных подвигах более друг его Ратибор миру известен, но и Словята рядышком друга держался в походах. Ну, а как князюшке угодить, славный Словята знал лучше и более многих. Князь боярина слушался и до ближних покоев к себе допускал. Да в шутку часто поварчивал: «седина тебе в лысую голову, а все без жёнки живешь. Наложницы, что ж, отрада большая, по горенкам да светлицам ласки твои ждут-угождают, а всё, боярин, негоже, негоже».

Боярин отшучивался, лукаво посмеиваясь в щегольские усики. Девки-наложницы много времени брать не брали, нарядов барских сметь не хотели, да и хозяин в дальних походах мог буйную голову положить под стрелу половецкую в любой миг.

Нет, жениться боярин не думал: дом родная матушка крепко держала, своим ворчанием доставая не только челядь, холопьев, но и зачастую его, единственного кровинушку. Матушка втайне и рада была, что сыночек единственный, ненаглядный, другой жёнке сердце свое не отдал, себя экономил. Ворчала, ругалась более по мелочам, требуя от сыночка покоры, большего к себе уважения. Павой ходила, губы-уста сжаты, морщинки суровы, белый плат оттенял большие черные очи, такие же, как у родного дитятки.

Ну и что, что сыну за сорок лет стукнуло? И так сердце страдает, когда за сыном ворота дубовые, тёсаные да писаные закрываются, когда сына княжеская прихоть или ратное дело в дорожку ведут. Материнское сердце какими слезами облито, каково ей, когда она к оконцу светелки в день или ночь чуть на каждые пять минут торопится, спешит, а вдруг сын воротился?

Челядь в дому не знала, плакать или радоваться, когда боярина в тереме не бывает: крут был боярин, под горячую руку его тяжко попадать, так дланью приложит, так потом ухо горит, и лучины не надо.

А как нет его дома, матушка Лидия из гроба достанет, спать не позволит: ходи, карауль, вдруг сына Господь приведет к дому родному, в хоромы боярские. Клала поклоны ночные и в утрене перед суровыми ликами византийского образца, моля у Бога щадение сыну единственному, сыну родному, и в ночени, отбросив старушечьий сон, и в буднее время (дневное).

Но как то сын объявился и с места, с порога бухнул: жениться хочу! Мать обмерла, да против воли сыночка даже не пискнула.

Что тут пищать, чего ей противиться? Невеста юна, едва пятнадцать годочков ей стукнуло. С роду худого? Так нам своего богатства не занимать.

Приступила было с расспросами, где невесту нашел? Крещена ли? Без изъянов? Кто мать, кто отче ея?

Сын отмахнулся: сама в церкви увидишь.