Поступь хаоса

– Убийца, – шепчут кусты то с одной, то с другой стороны. – Убийца. Убийца.

Я даже головы не поднимаю, молча жую – и все.

Это из-за спэкской крови, говорю я себе. Меня лихорадит, только и всего.

– Только и всего? – спрашивает Аарон с противоположной стороны поляны. – Если это все, что же ты так упорно за мной гонишься?

На нем воскресная ряса, а лицо целое и невредимое, как раньше. Он соединил руки перед собой, будто вот-вот начнет проповедь, и улыбается, сияя на солнце.

О, как хорошо я помню эти иезуитские улыбочки!

– Шум связывает нас воедино, юный Тодд, – говорит он, шипя и присвистывая, точно змея. – Если падет один, падут все.

– Тебя здесь нет, – говорю я сквозь стиснутые зубы.

– Нет, Тодд! – лает Манчи.

– Да неужели? – И Аарон исчезает в ослепительном сиянии.

Умом я понимаю, что Аарон ненастоящий, но сердцу плевать: оно бьется как оголтелое. Теперь Аарон маячит где-то на краю поля зрения почти все время – прячется в зарослях, прислоняется к валунам, стоит на поваленных деревьях… Я не обращаю внимания. Отворачиваюсь и ковыляю дальше.

А с вершины очередного холма вижу, что дорога впереди пересекает реку. Пейзаж вокруг непрестанно шевелится, так что меня начинает мутить, но я отчетливо вижу мост, ведущий на другой берег.

На миг меня посещает мысль: а не та ли это дорога, по которой мы с Виолой решили не идти еще в Фарбранче? Если нет, то куда она может вести в этой глуши? Я смотрю налево: там только леса и холмы, насколько хватает глаз, и они танцуют, что вообще-то холмам несвойственно. Я ненадолго закрываю глаза.

Мы спускаемся к подножию – медленно, слишком медленно. След ведет нас вдоль берега и по направлению к мосту, высокому и хлипкому, с перилами. У начала моста вода собирается в грязные лужицы.

– Он перешел реку, Манчи? – Я опираюсь руками на колени, тяжело дыша и кашляя.

Манчи нюхает землю как ненормальный, бегает туда-сюда по дороге, поднимается на мост и возвращается ко мне.

– Запах Уилфа, – лает он. – Запах телег!

– Да, я вижу следы на дороге, – говорю я, ладонями растирая лицо. – А где Виола?

– Виола! – лает Манчи. – Сюда!

Он летит прочь с дороги, вдоль нашего берега реки.

– Хороший пес, – говорю я между судорожными вдохами. – Хороший пес.

Я бегу за ним, продираясь сквозь ветви и кусты, и рев реки справа от меня звучит гораздо ближе, чем звучал последнее время.

И вдруг я попадаю в поселение.

Останавливаюсь как вкопанный и изумленно кашляю.

Деревня полностью разрушена.

Все постройки – штук восемь или десять – сгорели дотла, Шума нигде нет.

На секунду мне приходит в голову, что здесь уже побывала армия, но потом я замечаю, что обугленные бревна не тлеют, а между некоторыми уже проросли сорняки. Легкий ветерок запросто продувает деревню, как будто здесь живут одни покойники. Я оглядываюсь по сторонам и замечаю на берегу несколько ветхих доков и утлую лодчонку, одиноко бьющуюся об опору моста. Еще несколько полузатонувших лодок виднеются вверх по течению, где раньше, по всей видимости, была мельница – сейчас это груда обугленных досок.

Здесь холодно и давно никто не живет – еще одно поселение Нового света, которому не суждено освоить натурное хозяйство.

Я разворачиваюсь. Ровно посреди деревни стоит Аарон. Его лицо опять разодрано в клочья, как после встречи с кроками, язык свешивается набок через дыру в щеке.

И он по-прежнему улыбается:

– Иди к нам, малыш Тодд. Ворота церкви всегда открыты.

– Я тебя убью! – Ветер тут же крадет мои слова, но я знаю, что Аарон меня услышал, ведь я четко слышу каждое его слово.

– О нет. – Он делает шаг вперед и стискивает кулаки. – Я уже говорил, ты не убийца, Тодд Хьюитт.

– А ты подойди – и узнаешь. – Голос у меня какой-то странный, металлический.

Аарон улыбается, сверкая оголенными зубами, и на волне сияния вдруг оказывается рядом со мной. Изрезанными руками он приоткрывает рясу, показывая мне голую грудь.

– Что ж, Тодд Хьюитт, вот твой шанс вкусить от Древа знаний, – звучит его голос у меня в голове. – Убей меня!

Я весь дрожу на ветру, но при этом потею, и мне невыносимо жарко. Воздух едва проходит в легкие, а голова начинает болеть так, что никакая еда не поможет. Куда бы я ни кинул взгляд, все предметы, прежде чем встать на свои места, съезжают в сторону.

Я стискиваю зубы.

Наверное, я умираю.

Но он умрет первым.

Я тяну руку за спину, не обращая внимания на резкую боль между лопаток, и выхватываю из ножен нож. Он блестит от свежей крови и сверкает на солнце, хотя стою я в тени.

Аарон улыбается широченной улыбкой – люди не могут так улыбаться – и подставляет мне грудь.

Я замахиваюсь.

– Тодд? – лает Манчи. – Нож, Тодд?

– Давай же, – говорит Аарон, и клянусь, от него пахнет сырой могилой. – Познай грех, невинный. Если сможешь.