Читаем Постышев полностью

— Проходи, Саша, — сказал помощник Постышева секретарю окружкома комсомола Корсунову, вошедшему с группой комсомольцев, — Павел Петрович ждет вас. Вы ему не помешаете.

— Всех удалось собрать, Павел Петрович, — останавливаясь на пороге кабинета, доложил Корсунов.

За спиной его — сгрудились ребята.

— Что же докладываешь? Заходи, — не отнимая телефонной трубки от уха, Постышев кивком головы пригласил комсомольцев. — Борис, — крикнул он помощнику, — зови Фурера, пропагандистов! Завтра от нас приедут товарищи, — сказал он в микрофон и положил трубку на аппарат.

Комсомольцы уселись за стол для заседаний — все знали, что раз вызвал Постышев, значит разговор предстоит интересный, значительный. Они любили эти встречи со своим парторгом, даже когда доставалось им за недосмотр, упущения, инертность. Любили его суровую прямоту, восторгались его уменьем «подбрасывать» новые задачи, упоенно слушали его рассказы о подпольщиках, героях дальневосточных походов. С ним можно было запросто спорить. Он ценил юношескую прямоту суждений.

— В селе давно были? — спросил Постышев, когда вошли Фурер и пропагандисты.

— В неделю каждый из нас обязательно один раз побывает, — сказал Корсунов.

— Как, по-вашему, люди живут в селе? Чем занимают свой досуг?

Комсомольцы заговорили, перебивая друг друга:

— Смотря где какой актив.

— С зарей встают, с зарей ложатся.

— Все зависит от сельского клуба.

— Все зависит от меня, от вас, от него, — показывая на Фурера, сказал Постышев.

Он поднялся из-за стола и стал ходить по комнате — все знали его привычку беседовать прохаживаясь, подходить то к одному, то к другому собеседнику, порой садиться за стол для посетителей.

— Скучно и некультурно ребята живут в селе. Это нам укор. Да и в городе у нас не лучше. В театр ходят лишь по революционным праздникам. Читают мало, по рекомендациям соседей. Газеты, товарищ Фурер, «Книжную полку» помещают лишь для подверстки. Все у нас есть. Книги, кинопередвижки, самодеятельные кружки. Талантливых людей легионы. Нет выдумки! Нет инициативы! В городе молодежь вечерами полирует асфальт. Изводит время. Свободное время, самое великое достояние человека. Что, у комсомола Харькова нет сил, нет театров, кружков, нет чтецов, песенников, библиотекарей?

— Упустили этот вопрос, — горячо произнес кто-то из комсомольцев. — Действительно, скучно живет село. Я был недавно в Камышевахе, под Изюмом. Выйдут девчата на «вулицу» и поют песни, как век назад.

— Так что делать? Как выкурить скуку из села? — Постышев обвел взглядом собравшихся, словно приглашая «пошевелить мозгами».

— Нам туда поехать, — из-за стола поднялся секретарь комитета комсомола электромашиностроительного завода Трофименко, — повезти наших «артистов драмы», музыкантов, собрать библиотечки из тех книг, что сами уже прочитали.

— Слышишь, агитпроп! — довольно переглядываясь с Фурером, сказал Постышев. — Комсомолия нас учит, как досуг проводить. Только, Трофименко, нужно поехать не на один вечер. Послать на неделю хороших культурников. Пусть найдут в самом селе одаренных людей, помогут им кружки организовать.

— Я так и думал, Павел Петрович, — продолжал Трофименко. — Оттого, что мы приезжаем только концерты устраивать, толку мало. Нужно признаться, выезжали только в пригородные села. И то в большие праздники. Теперь заберемся на самую границу округа. Вы нам Волчанск поручите?

— Мы с вами пошлем корреспондента «Харьковского пролетария», — пообещал Фурер, — дадим в газете «Дневник культбригады». После этого на других заводах найдутся подражатели.

— Шефские бригады — это часть дела. — Постышев подошел к табель-календарю и, проводя пальцем по красным датам, сказал: — Для наших пропагандистов и культработников следует календарь с церковными праздниками издать. Их хватает. Мы в эти дни ничего не предпринимаем, чтоб людей занять. Ивана Купалу, масленицу, «красную горку» народ отмечает не потому, что в бога верит, а потому, что они с окончанием разных земледельческих работ совпадают или с перерывами между ними. Мы должны у попов эти праздники отвоевать. Только не превратить их в митинги, заседания. Был я на «Октябринах» — наших советских крестинах. Речей — как на любом собрании. Человек в мир пришел! А вместо радости — скука. Голосованием имя устанавливали. Даже протокол приняли. Человек век проработает, а его с предприятия кто провожает?.. Отберут рабочий номер, дадут бумажку в соцстрах — и все проводы! Комсомол должен ветерана проводить, мало этого — на свои праздники звать. Человек вас учил работать, воспитывал вас. В быту горы Дел. Обрядности у нас нет. Ее создавать нужно — красивую, радостную, торжественную.

Из записок Бармица

1930 год, февраль

В Харьков приехала комиссия Центрального Комитета ВКП(б) во главе с Орджоникидзе специально для расследования тех «ошибок» по сдерживанию темпов коллективизации, которые допустили Центральный Комитет Украины и Поогышев, как секретарь Харьковского окружкома партии.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное