Посвященная. Как я стала ведьмой

«Я никогда не встречал кого-либо, кто был бы так готов стать особенным», – продолжил он. Это выглядит как просто написанная строка, но то, как он это произнес, было настоящим. Спустя много лет я баюкала эти слова, цеплялась за них, чувствуя себя так, словно я никто, словно я ничего никогда не добьюсь, тревожась, что я могу потеряться в своей преисподней навсегда. Он провел пальцем по моей ключице и посмотрел мне прямо в глаза. Несмотря на заносчивость, в нем было что-то ангельское. Его большие глаза, такие ранимые и невинные. Я взглянула мимо него, и звезды были везде. Висели. Повсюду. Словно они застыли в желе. Небо не прекращало своего падения. Я почувствовала, как кружится голова. Вселенная распадалась на части.

– Ты это слышишь? – спросила я его.

– Что?

– Этот гул. Словно все вибрирует. – Он тряхнул головой, и я почувствовала, как его душа втягивается обратно в свою раковину.

– Вуушшш, – сказала я.

Я слышала гул Вселенной, ее ритмичную пульсацию, а вокруг нее по краю – хлопанье крыльев. Волны, ветер, биение моего сердца и его пульс – все смешивалось, все барабанило в одном ритме.

– Вуушшш, вушшш, вушшш, – произнесла я. Не знаю, что произошло, но мне просто хотелось петь под эту музыку. Она казалась красивой, потрясающей. Словно упасть в небытие действительно должно было быть нашей целью, как человечества, в итоге.

Нервно дернувшись, Адриан вскочил, испугавшись.

– Я думаю, нам нужно идти, – предложил он. – Становится холодно.

Его страх передался мне. Я шла, спотыкаясь, позади него, а его быстрые шаги к машине бросались холодным песком прямо мне в глаза.

Мы забрались в машину и захлопнули двери, содрогаясь в темноте и пытаясь успокоиться. Обратную дорогу домой мы сидели в молчании. Спустя немного времени я поставила пленку, которую записал для меня друг. На ней было несколько песен немецкой индастриал-группы Einstürzende Neubauten. Я находилась под впечатлением от этой пленки: музыка казалась настойчивой, разрушительной, лязгающей и звенящей, чужой и губительной. Адриан спросил у меня, что это за группа, и я была так горда ответить ему. Горда, что знала что-то, чего не знал он. Он нахмурился и кивнул, помолчав мгновение, а затем вздохнул.

– Никогда прежде не слышал, чтобы они звучали так попсово, – сказал он. Вскоре после той ночи он перестал отвечать на мои звонки.

Что случилось той ночью? Действительно ли я слышала гул Вселенной? Или я была просто восемнадцатилетней чудачкой, которая вела себя как умалишенная, желая впечатлить своего парня на свидании? Начала ли я отдаляться, когда мне стала угрожать настоящая близость? Могу ли я ответить «да» на это все? Какой бы ни была правда о той ночи, этот гул не прекратился на пляже, и небо не перестало падать. Я по-прежнему подвергалась преследованию, такая пористая, что могла раскрошиться, как волокнистое древесина, полная червоточин. Пока шло мое время в Сан-Франциско, любой дух, который хотел посетить меня, это сделал. Я не могла сказать «нет». Я приводила домой незнакомцев, имена которых я не помню. У меня не было личных границ. Я могла сидеть часами, зачарованная духами, спускавшимися с потолка и небес.

В доме на Фултон-стрит я ощущала, что за мной наблюдает недоброжелательный дух. Обычно я поднималась наверх и оставалась с Уильямом в его комнате, пока это чувство не проходило. Но иногда этого не случалось. Тогда я сползала вниз и заходила в свою комнату, а присутствие было таким тяжелым, что мне приходилось покидать дом.

Одним дождливым днем я осталась одна. Небо танцевало в низких обрывках облаков за моим окном, и я слышала пульс в комнате – то самое биение крыльев. Я ушла из дома в попытке убежать и дойти до кафе «Абир» в нескольких кварталах оттуда, но пока я неслась вниз по улице, я ощущала присутствие над собой, слышала шелковое хлопанье крыльев, видела их тень, следующую за мной по обочине. «Ангел смерти, ангел смерти, ангел смерти», – слова громко пульсировали в моем мозгу как сигнал автомобиля. Я пыталась идти спокойно, но не могла. Я добежала до кафе и бросилась внутрь, мое сердце колотилось; рухнула на сиденье возле столика и смогла подняться, только когда кафе закрылось, в десять часов вечера.

В конце концов, слыша болезненность моего голоса во время одного из телефонных звонков, мама спросила меня, хотела бы я «поехать отдохнуть куда-нибудь», хоть мы обе знали, что это невозможно. У нас не было денег, чтобы отправить меня в какой-нибудь санаторий с парками и фонтанами а-ля Винсент Ван Гог. Мы были на мели. Если бы меня направили куда-то, то скорее всего, в местечко с решетками на окнах и телевизором, прикрученным к стене комнаты восстанавливающей терапии.