Посвященная. Как я стала ведьмой

И она у него была. За полтора года своих страданий, следовавших за нашим расставанием, я узнала довольно много о его репутации. Существовало несметное множество девушек, одержимых им. Одна из них сказала мне, что они встречались, когда она была еще совсем молодой. Он лишил ее девственности, а затем потерял к ней всякий интерес. Он исчез. Его моделью поведения был поиск женщин, находившихся в уязвимом состоянии в данный момент своей жизни, молодых, только расставшихся или огорченных. Он находил их и немедленно пытался сделать их своей парой. Когда девушка упиралась и говорила, что все развивается слишком быстро, или казалась нерешительной и смущенной, он оставлял ее и затем обыгрывал все так, словно она разбила ему сердце. Девушка начинала сомневаться в самой себе и своей уверенности. Она начинала возвращаться к нему, словно кот к бутылке с валерьянкой, снова и снова, пытаясь все исправить.

– Это называется перемежающееся подкрепление[108], – сказал мне мой дзен-терапевт. – Агенты ЦРУ используют его во время допросов, потому что этот метод очень эффективен.

Он знал, что делал. А я знаю это, потому что он давал советы разным молодым людям, советуя сначала сильно наступать на женщину, а затем отдаляться от нее, потому что «это всегда на них действует». Молодой парень, мой шпион, сказал, что мой демон-любовник инструктировал его довольно недвусмысленно: «Если ты заставляешь женщину поверить, что с ней что-то не так, она всегда вернется к тебе, чтобы получить еще больше. Она будет хотеть, чтобы ты унял эту боль, и тогда ты можешь делать с ней, что тебе вздумается».

Обнаружить, что у него были определенные приемы и что я на них повелась, оказалось крайне унизительно.

Чтобы сделать все еще хуже, спустя несколько месяцев после нашего расставания он начал встречаться с восемнадцатилетней девочкой-студенткой первого курса из какого-то городка на Среднем Западе, с населением едва ли в пару десятков тысяч человек. Она, как и ее мать, сама шила одежду, следуя модным советам Лоры Инглз Уайлдер[109]. Мне нравилась эта девушка, я считала ее невинной, искренней и доброй. Она выросла в консервативной христианской семье и казалась слегка ошеломленной хулиганской атмосферой Калифорнийского института искусств. Все вокруг знали, что он беспрестанно изменял ей со всеми подряд. Одна из брошенных им любовниц написала его имя на кабинке женского туалета на первом этаже, и там была приписка: «Это мудак, который трахнет тебя, затем вынесет тебе весь мозг, а потом вывернет тебя наизнанку, обманет и предаст, как только ему представится такой шанс». Это писала не я, но и я могла бы. Я прошла через это. И по-прежнему не могла от этого избавиться.

В обвинении Носферату касательно того, что я не верила в любовь, заключалось какое-то странное облегчение, словно неким образом свет моей любви стал тусклым или даже исчез. Это было сравнимо с облегчением, когда тебе ставят диагноз, который, хотя и является нежеланным, тем не менее объясняет, почему тебе так плохо. До того, как мы с ним встретились, я не имела ни малейшего представления о том, какой циничной и озлобленной стала. Мои путешествия в преисподней и над ней оказались бы бессмысленными, если не было Путеводной Звезды, или Любви, которая вела бы меня, никакой определенной цели, за исключением «получения дополнительного опыта». Больше опыта для какого такого предназначения? Приключение чего ради? Даже искусство – ради какой цели? Без Любви, какой смысл в том, чтобы этим всем заниматься? Но что вообще значило это слово – Любовь?

Копаясь в себе, занимаясь самоанализом, я пыталась ухватить Любовь, словно это веревка, единственная опора, чтобы вывести себя из глубочайшей темной потерянности. Над своей кроватью розовым цветом я написала вырванный из справочника Трини Далтон об оборотнях кусок текста, клятвенное утверждение поэтессы Эми Джестлер: