Потаенное судно

Таран все-таки отрастил свои усы. Правду сказать, не было в них уже того фасону, который отличал когда то усы Якова Калистратовича от усов всей остальной Новоспасовки, но все же это были усы. Удались они в меру густы, в меру длинны. И если, скажем, они, теперешние, при строгой придирке не смогут сойти за настоящие — сечевые, то, во всяком случае, их с успехом можно называть чумацкими. Они по-прежнему походят на два «оселедка», с той только разницей, что раньше повисали упруго, расходясь в стороны под углом, теперь же повисают отвесно, можно сказать, вяло, как перебитые руки. Ну и седины, конечно, в теперешних прибавилось. Но тут уж сам бог ничего не сделает: время-то, оно вперед бежит… Что ж, чумацкие так чумацкие. И на том спасибо. Хорошо хоть, не совсем оголила судьба Якова Калистратовича. И еще ей спасибо: нашел он дело по себе. Вот не знал, не гадал человек, где его талант зарыт. Да случай помог обнаружить.

Понадобилось как-то вычистить молодых барашков, сделать их валашками. Умелого человека в колхозе не нашлось. Вспомнили про Якова Калистратовича:

— Покликать Тарана, тот зробе! — заметил кто-то из мужиков.

— Он же индивидуал — ни в жисть не пойдет! — возразил другой.

— Попытка не пытка. Треба попросить!

Поехал Таран вместе с председателем на дрожках в степь, до отары, нужный инструмент прихватил. С делом управился скоро. А потом, на обратном пути, потянуло его на высказывания. И разошелся казак, разошелся. Председатель Диброва только посмеивался да на ус мотал Тарановы укоры да попреки.

— Откуда ж у них нагул, пытаю, будет, если вы безответной скотине даже соли не кидаете? А ну, хай тебе жинка борщ не посолит — ты и ложку зашвырнешь, и нос в сторону отвернешь. Так?

— Истина ваша, дядько Яков!

— Чего ж овцам не даешь?

— Нема солоного камню, хоть запали! И в Бердянск посылали, и в Мариуполь.

— А ты в Купянск сгоняй. Коней не пожалей — с прибавкой будешь.

— И то правда! В Купянске, на соляных копях, достать можно. Вот чертов казак, а? Дело говоришь!

Таран, начинавший разговор с холодным пощипыванием в груди, теперь окончательно осмелел.

— Камышу, бачишь, сколько на Берде перестаивает, чи не бачишь?

— Ну?

— Из того камышу можно щитов навязать, кошару в степу огородить — будет где овце голову приткнуть, от бурану найти затишок.

Диброва покосился черным оком на попутчика, остановил дрожки и, подержав себя за давно не бритый подбородок, сделал совсем неожиданный вывод:

— Дядько, вам пора в колхоз!

Таран, давно привыкший к мысли о том, что колхоз не про него, что туда справного хозяина не примут, а место там голытьбе, удивился:

— А шо я там забыл?

— Приносите завтра заявление — и отара ваша. Зробим вас полноправным хозяином.

Странное, противоречивое чувство охватило Якова Калистратовича при таких словах. Ему сделалось и радостно, и в то же время как-то не по себе. То, что его признают и уважают, то, что сам председатель предлагает верховодить над отарой, тешит Тараново самолюбие, радостным теплом наполняет Якова Калистратовича. Но то, что надо писать заявление, стоять перед голотой на общих сборах, давать ответы за свои дела и поступки, на каждый чих отвечать «здравствуйте», — никак его не радовало. «Еще глумиться начнут… Нет, не дождетесь!» Диброве ответил уклончиво:

— Поживем — увидим.

Дня три ходил немым и глухим, даже забывал, к какому месту ложку подносить. А переболев этой думной чумою, посветлел разом. Как-то, встав с постели на веселую ногу, особо румянясь круглым лицом, взялся руками за обе усины, объявил своей сухопарой супруге:

— Что, Оляна Саввишна, может, и нам в колгосп податься?!

— Свят-свят! Кто там такую балабайку примет? Тебе иные места уготованы.

— Вот и примут! Еще и должность немалую определят!..

Чабанует теперь внук казацкий в колхозе, носящем геройское имя Григория Ивановича Котовского.

25

На самом бугре, у акацийного леска, раскинулась птицеферма. Саманная хатка с малым оконцем, три длинных приземистых курника, расположенных параллельно друг другу, каменные долбленые поилки-корытца, планочные кормушки для зеленого корму.

Посмотришь издали — темнеет лесок, краснеют крыши, крытые черепицей, белеют стены низких строений. Да куры — белыми точками по бурому полю. Ферма небольшая, но птица на ней вся породистая — из инкубаторно-брудерной станции получена: легкие яйценоские леггорны да мясистые крупные виандоты. Белы пером — до рези в глазах. На восходе солнца пооткрывает им хозяйка все дверцы — высыплют на выгон, точно белым снегом его покроют. Одним словом, белое царство-государство. И государыня его — Полина Денисовна Дудник — тоже в белом: и платок на голове, подстриженной по-комсомольски, накоротко, и кофта, что еще от материнской молодости осталась — с пышными воланами, которые делают женщин не в меру широкоплечими. Вот юбку, правда, нельзя назвать белой. Она из домотканого отбеленного полотна и выглядит скорее серой, да еще и желтизной отдает.