Читаем Потаенное судно полностью

Крути, крути, навертывай, к коммуне подъезжай!

Охрим Баляба, заметив вылезшего наконец из-под своей чадры Мишу Кавказца, решил угомонить своего подручного Касимку:

— Прыгает, як блоха на веревочке. Сидай уже!

Миша Кавказец, прищурив карий глаз, показал, сближая ладони:

— Поплотнее, поплотнее, ярочки-коммунарочки. Вот так! — Прикинул высоту захвата, помахал ладонью верхнему ряду: — Присядьте, присядьте. Еще-о-о!

— А выйдем все? — поинтересовался тонкий девичий голосок.

— Не выйдете, так под ручки выведем! — сказал Миша весело. Взявшись за колпачок объектива, строго добавил: — Внимание!..

Людей словно бы кто подменил. До этого естественные и открытые, они вдруг изменились. Лица каменно поглупели, глаза мертвенно остановились. Миша старался, как мог, расшевелить их, вызвать к жизни. Он им и «птичек» обещал, и фокусы показывал — все напрасно. Всхохотнут разом, но только он возьмется за темный глазок крышки объектива — все возвращаются в свое напряженное состояние. Оживляли картину только дети. Кто рот раскрыл от удивления, кто глаза вытаращил. Некоторые несмышленыши в плач ударились от наступившей неестественно-тягостной тишины. Некоторые же из них, кто был чуточку постарше да поумнее, расслышав запах свежих вареников, доносившийся из раскрытых настежь окон кухни, в категорической форме потребовали еды. Они подняли такой тарарам, что угомонить их удалось, только дав каждому по варенику. Такими их и прихватил искусный мастер — прямо с белыми варениками во рту.

И все-таки карточка получилась.

22

В центре Бердянска, на улице Республики, поднимается двухэтажное белое здание с широким балконом, подпираемым чугунными столбами. Площадка балкона ограждена ажурной решеткой. В этом здании размещены и райисполком, и районный комитет Коммунистической партии (большевиков) Украины. Во дворе всегда полно бричек, пролеток, дрожек, тачанок, прикативших из разных сел и хуторов. Тачанка председателя коммуны «Пропаганда» сейчас тоже стоит во дворе.

На втором этаже, в кабинете секретаря райкома Сероштана, людно. Здесь и члены бюро райкома, и актив, и председатели артелей села Новоспасовки. Решается судьба коммуны «Пропаганда». Сероштан стоит сбоку своего стола, вынул из нагрудного кармана белого костюма цветной толстый карандаш, разглядывает его внимательно, взвешивает в руке.

— Как же быть, товарищи?

Тишина охватывает кабинет. Только слышен через раскрытое окно цокот копыт извозчичьей лошадки по камням мостовой да за стеной, в соседней комнате, — похожий на цокот копыт, стук пишущей машинки.

Председатель РИКа Волноваха, не поднимаясь из-за стола, предлагает:

— Считаю, «Пропаганде» в самый раз переехать в Ольгино. Посмотрите, поля немецкого колхоза и коммунские — рядом. Кроме того, есть где поставить молотилки, косилки, трактора и весь прочий инвентарь: на подворьях раскулаченных немцев, глядите, какие сараи — это ж готовые гаражи: каменные, высокие здания под черепицей. Лучше и не придумать! Верно я говорю, товарищ Кузьменко?

— Не то говоришь, Петро Маркович, — возразил Потап Кузьменко. — Шо ж я буду идти за семь верст киселя хлебать? У меня рядом, на самом краю Новоспасовки, колхоз Котовского. С ним бы мне и сливаться. А ты меня вон куда, аж в неметчину гонишь!

— Никто тебя в затылок не толкает! — повысил голос Волноваха, ворохнувшись так, что даже краги заскрипели. — В порядке совета подсказываю.

— Отдайте коммуну нам, котовцам! — поддержал Кузьменку председатель колхоза Диброва.

Сероштан застучал карандашом по подоконнику.

— Товарищи, прошу остудить свой пыл. Обсудим ладом, миром, иначе буза получится. Потап Александрович, — он протянул карандаш в сторону Кузьменки, — тебе дело говорят. Куда поставишь верблюдов и другой скот? Где найдешь высокую крышу для локомобиля?

Кузьменко попробовал пошутить:

— Что мне с ними объединяться, если я по-немецки ничего не разумею! — но тут же пожалел о своей попытке.

Сероштан оборвал его, заметив:

— Партия, товарищ Кузьменко, учит нас с любым народом разговаривать на классовом языке. Ясно тебе?

— Як божий день! — охотно согласился председатель коммуны, испытывая неловкость.

— Ну так вот, прошу бузы не разводить!

Волноваха решил высказать недосказанное:

— Семьи где разместишь? Коммунары хаты свои попродавали. Квартиры им нанимать прикажешь? А в Ольгине вон сколько домов заколоченных — две коммуны разместить можно! Подумай!.. Хутор освобождать надо под мелиоративную станцию. Не сегодня-завтра приедут специалисты, пригонят машины. Поворачивайся попроворней, дорогой товарищ!

— У меня не семь пядей во лбу, чтоб самому решать. С коммунарами бы посоветоваться: пойдут ли в номер, на чужую сторону? Когда-то туда за тюльпанами бегали, а жить, кто его знает, согласятся ли?

Директор банка, член бюро райкома Коловоротов, грузный мужчина с отечным лицом, сидел на старом, обшитом кожей диване с непомерно высокой спинкой. Он терпеливо молчал, а вот теперь, как бы обращаясь к одному Сероштану, начал говорить тихо, с одышкой. Все повернулись к нему, прислушиваясь к его сиплому голосу:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Татуировщик из Освенцима
Татуировщик из Освенцима

Основанный на реальных событиях жизни Людвига (Лале) Соколова, роман Хезер Моррис является свидетельством человеческого духа и силы любви, способной расцветать даже в самых темных местах. И трудно представить более темное место, чем концентрационный лагерь Освенцим/Биркенау.В 1942 году Лале, как и других словацких евреев, отправляют в Освенцим. Оказавшись там, он, благодаря тому, что говорит на нескольких языках, получает работу татуировщика и с ужасающей скоростью набивает номера новым заключенным, а за это получает некоторые привилегии: отдельную каморку, чуть получше питание и относительную свободу перемещения по лагерю. Однажды в июле 1942 года Лале, заключенный 32407, наносит на руку дрожащей молодой женщине номер 34902. Ее зовут Гита. Несмотря на их тяжелое положение, несмотря на то, что каждый день может стать последним, они влюбляются и вопреки всему верят, что сумеют выжить в этих нечеловеческих условиях. И хотя положение Лале как татуировщика относительно лучше, чем остальных заключенных, но не защищает от жестокости эсэсовцев. Снова и снова рискует он жизнью, чтобы помочь своим товарищам по несчастью и в особенности Гите и ее подругам. Несмотря на постоянную угрозу смерти, Лале и Гита никогда не перестают верить в будущее. И в этом будущем они обязательно будут жить вместе долго и счастливо…

Хезер Моррис

Проза о войне