Потаенное судно

Нет, все-таки не с чем сравнить нынешний плач. Тут не простое деление казацких семей, тут столкнулись до конца враждебные стороны: коммунская и артельская беднота встала против кулаческой воли. И выселяются семьи имущих не на укрепление границ великого государства, а, наоборот, подальше от границ: в самую глубину, в самую глухомань, чтобы обезопасить и себя и то новое дело, ради которого произведен великий переворот, ради которого столько лет обливались кровью и своей и чужой. Насильственное выселение дело невиданное и жестокое — не каждое сердце его может перенести. Но как можно поступить иначе?..

Скинув в сенях тяжелый серяк с онемевших плеч, обстукав о порог сапоги, так, чтобы сбить с них остекленевший снег, сняв шапку, открыл Денис Дудник дверь в хату.

— Все живы-здоровы? — осведомился загустевшим на холоду и от того почужевшим голосом. — Вот печет, хай его лихоманка задавит, — посетовал на мороз. — Коли це было, щоб у марту такая завируха крутила? Прямо свету белого не видать. Як перед страшным судом, ей-бо!

Поля подошла к отцу, взяла из рук шапку.

— Грейтесь, папашо! — пригласила.

— О, и Полька дома? — удивился Денис. — Шо, надоело куриное царство, по дому соскучилась? — весело проговорил он, начисто забыв о тяжелой размолвке.

Полина задумка сбылась. Она, как и хотела, устроилась на птицеферме, что у леска.

— Правда ваша, — подтвердила шутливо, — обрыдли несушки. — Посуровев лицом, в свою очередь спросила: — Отвезли?

— Отвез, хай им лихо, — не сразу ответил отец. Криво усмехнувшись, добавил: — Твой жених, Иван, сильно грозился. Каже, передай Полине Денисовне, что я ее откуда хочешь достану. Нехай, говорит, не думает, что освободилась.

— Господи, и за шо людям такая мука! — взмолилась Федосия Федоровна. Всплеснув руками, запричитала, словно по покойникам: — Та все ж поотнимали, та все ж позабирали. Та куда ж их повезли: чи в холодные края, чи в теплые?

— Мамо, шо вы так убиваетесь? Чи они вам родные?

— Як же так, люди ж! Разве с людьми можно такое деяти?

Денис присел на лавку, облокотился левой рукой о стол, правой потер колено, вздохнул сипло, раздумывая вслух:

— Бог знает что робится. И сюды кинешь, и туды примеришь, а понять не можешь. — Вытер ладонью давно не бритый подбородок, открыл темнозубый рот. — Конечно, люди. Конечно, жалко. Особливо детишек. Где приютятся, як оно будет в тамошних краях? А потом подумаешь-подумаешь да и скажешь: и там земля, и там люди — не пропадут.

— За что ж такая кара? — не могла успокоиться Федосия Федоровна.

Ее настойчивость подтолкнула Денисовы размышления, даже озлила его самого.

— Шо тут зробишь? — повысил он голос. — Люди схватились за пояса, борются. Один другого норовит повалить на землю. Тут не дуже разбираешься, куда кинешь противника: чи на камень, чи на солому… — Переведя дух, добавил: — Не ты его, так он тебя подомнет. Жизнь, она и есть жизнь… Одному прибавка, другому убыток. Подомнут в два счета, только зазевайся…

Долго не умолкал Денис, говоря о думаном-передуманном. И заключил:

— А так, конечно, жалко. Может, кого и зря отвезли…

Помолчали.

— А того казака с укороченными усами не взяли, — вспомнил Денис.

— Якого «укороченного»? — переспросила Поля.

— Охримова тестя, Тарана!

Федосия Федоровна заметила:

— Мабуть, из-за дочки оставили, бо вона ж делегатка. Зробилась така горда, шо куда там!

— Ой, мамо, шо вы балакаете? — вступилась Поля. — Почему из-за дочки? Он же не куркуль, а только строит из себя куркуля. Самый обыкновенный середняк.

— Не мешало бы ему язык подкоротить заместо усов, — вмешался Денис. — Задавака сильный. И брешет, как по писаному.

Дочка перебила отца:

— А знаешь, сколько их повтикало! Я бачила список, комсомольскому активу показывали. Половина уехала загодя. Попродали барахло на толкучке в Бердянске, соседям попродали коней-коров за бесценок и гайда кто куда.

— Чув, чув! — подтвердил отец. — Рассказывают, что новоспасчан везде встретить можно: и на шахтах в Макеевке, и в Кривом Роге на рудниках. Да что далеко ходить, вон Даниленковы хлопцы в Ростове-городе на пароходах служат.

— То погано, что люди землю покидают, — заключила мать Федосия.

Когда уже семью накормили, ложки-миски перемыли, когда погасили лампу, Поля, прилегшая с краю на полати, где лежала сестра Надя, слышала, что батько Денис ворочается на скрипучей деревянной кровати, тихо его спросила:

— Папашо, а вы як же?..

Мать, перехватив ее вопрос, поспешила ответить из-за спины мужа:

— Уже и заявление отнес Диброве. Тоже своевольничает, вроде тебя. Жинки не спросясь, надумал и побежал.

Поля улыбается в темноте, смешит ее материнская притворно-строгая ворчливость.

Денис после долгого молчания подал голос:

— Что делать? Думал-думал, ничего лучшего не придумал.

21