Потаенное судно

Заседание не многочисленное. Членов комсомола — раз, два и обчелся, а точнее: четверо новоспасчан с секретарем Анатолием Засухой вкупе да трое хуторских: Дуня Иванюшенко, Семка Беловол и Касим. С хутора вместе с ними приехали партийцы Потап Кузьменко, Кравец Алексей и сочувствующий Охрим Баляба. Расселись кто где и как мог. Вместе с Мостовым на диване поместились еще трое старших коммунаров. Новоспасовские хлопцы сбились на двух сдвинутых вместе венских стульях. Дуня села на табуретку, что рядом с диваном, Семка Беловол присел на корточки, подперев спиной входную дверь, когда-то в давности крашенную белилами. Касим восседал на широком подоконнике высокого волостного двухрамного окна с городскими запорами — латунными шпингалетами. Восседал он вполоборота, по-геройски свесив ноги в белых онучах, туго схваченных сыромятными ремешками, обутых в темные, дегтем мазанные постолы.

А та, ради которой загорелся сыр-бор, осталась стоять на своих двоих. Одетая в темный казакин, плюшем поблескивающий в свете двенадцатилинейной лампы, она сбила на плечи белую шаль, потупившись стояла у стены, перебирала бахрому.

Заседание собралось из-за Поли Дудник, соседки Антона Балябы. Сегодня ее принимают в комсомол. Секретарь ячейки прочел заявление.

— Товарищи, по-моему, все ясно. Полина выросла у нас на глазах. Какие будут суждения?

— Хай Полина биографию расскажет, — предложил Семка Беловол.

Поля откачнулась от стены. Вскинула дерзко голову — по ее виду можно было сделать заключение: «Не робкого десятка!» Но вопреки ожиданиям она тихо, растерянно проговорила:

— Яка там биография? Нема ниякой биографии…

— Когда крестилась, когда женилась?.. — в шутку подсказали ей хлопцы-сельчане.

— Такое выдумали, женилась!.. А что крещена, то правда. Родилась в седьмом году, восьмого вересня. — Перехватив недоуменный взгляд Касима, уточнила, назвав месяц по-русски: — В сентябре, в общем. — Развела концами шали, побагровев круглым лицом. — Что еще сказать?

— В школе училась? — спросил Анатолий.

— А як же. Три зимы бегала.

— Какое еще образование имеете? — поинтересовался счетовод коммуны Кравец.

— Яке там образование! Восемь рокив батрачила — в наймах хребет ломала. Все знаю, всего надивилась, попробовала и холодного и горячего. Вон нехай дядько Охрим скажет.

Сидевший до этого неподвижно, словно застывший, сцепив пальцы рук, Охрим Баляба вдруг встрепенулся:

— Правда твоя, дочко. Я сам колись батрачил, хай ему лихо — вспоминать неохота. — Охрим подтер короткие усы-репьи, снял высокую шапку. — Батьку ее, Дениса Омельяновича, хорошо знаю, и матерь Федоську, бо мы же соседи… Та шо там балакать, самые настоящие бедняки. Посудите сами: двенадцать душ детей — куча мала!

Потап Кузьменко постучал Охрима ладонью по спине, приговаривая:

— Выступаешь, як лучший поручитель!

— Правильно говорит, — поддержал Мостовой Балябу. — Я тоже ихню семью знаю. Сам с того кварталу. У меня и в книгах документально значится, какой у Дениса Дудника достаток. Могу засвидетельствовать. Семь десятин земли, — Мостовой загнул мизинец левой руки, — одна коняка, — продолжал загибать пальцы, — одна корова… И все. Явные бедняки, — сделал он категорический вывод. — Что же тут балакать?

— Бедняки-то бедняки, никто не спорит. Но как она сама понимает политику партии? — вмешался в разговор Кравец.

Вот тут Поля встрепенулась по-настоящему, подошла к столу, ответила так, чтоб всем было ясно и никаких кривотолков не оставить:

— Политику нашей партии ВКП(б) понимаю правильно, одобряю и готова стоять за нее всеми силами!..

Оглушительно проломив толстые стекла обеих рам, в комнату шлепнулся фунтовый булыжник, видимо, только что вынутый из мостовой. Огонь в лампе поднялся высоким всполохом, чадно задымил и осел. Со звоном посыпались осколки битого стекла. Касим спрыгнул с подоконника, зажав голову руками.

— Вай, балам-балам! — вопил он.

Но никто не мог понять, что с ним. Только Дуня схватилась со своего места, подбежала к Касиму.

— Он же ранетый!..

Кузьменко, тронув за плечо Кравца, метнулся к двери. Счетовод побежал за ним, надевая шинель в рукава. За счетоводом — Семка Беловол и с ним еще трое хлопцев. По длинному пустому коридору волости гулко раздавался топот их ног.

Охрим Баляба, подтянув Касима поближе к лампе, висевшей над столом, развел его руки и увидел, что затылок весь в крови.

— Дуня, воды!

Вода стояла в коридоре, в оцинкованном бачке. Мелкий кран бачка цедил тонкую струю, удивительно долго наполняя темную в белых эмалированных оспинках кружку.

— Девчата, у вас руки попроворнее. А ну, вытирайте ему голову.

Полина выхватила из рукава малый платочек, макнула его в кружку, приложила к порезам.

— Вай, вай! — взмолился Касим.

— Ага, значит, стекло сидит. Дайте поближе свет.

Анатолий Засуха вскочил на стол, вынул из проволочного гнезда лампу, поднес ее к самому Касимову затылку.

— А ну, тикайте! — Баляба развел локтями, отстраняя всех, взял Полин платок. Пальцами левой руки разводил место пореза, пытаясь платком, зажатым в правой руке, выловить стеклянные осколки из раны…