Потаенное судно

В коридоре послышался перепуганный визгливый голос:

— Ой, не убивайте, гражданин председатель, не стреляйте. Ей-бо, все расскажу, до ниточки выложу!..

— На что ты мне нужен, чтоб я о тебя руки поганил? Я не таких гадов сшибал одним ударом! На тебя замаха жалко, не то что пули! — гудел Кузьменко.

— Перед собранием ответишь. Иди, чего упираешься! — понукал Кравец.

В кабинет втолкнули Макара Мелешко. В облезлой кроличьей шапке, в рваном зипуне, в старых калошах, привязанных к ногам мочальным веревьем, стоял он, боязно кося маленькими глазками из-под надвинутой на глаза шапки. Он хотел было что-то сказать, но Поля, потемнев лицом, подступила к нему, прошептала с ненавистью:

— Можешь мовчать, сама знаю! Он мне вчера грозился… У Ивана Прохватилова пятки лижешь? Он послал? — спросила Макара.

— Чего ж пытаешь, як шо знаешь? — уже смелее проговорил Мелешко.

— Якого це Прохватила Ивана? — поинтересовался Охрим Баляба.

— У которого я свинарники чищу! — Поля покрыла голову шалью, словно ей зябко стало. Продолжала об Иване: — Чего, говорю, до наймички пристегиваешься, чи других девчат мало? Все одно, говорит, до «камсы» тебя не пущу, до комсомолу, значит. Узнал, что пишу заявление, начал грозиться.

Макар Мелешко, приспустившись на одно колено, перевязывал обутку. Она-то, обутка, и подвела его: веревье рассучилось, калошина слетела. Пока искал — тут Кузьменко с Кравцом подскочили, убегать поздно.

Председатель коммуны толкнул Макара в плечо:

— Где Иван?

— А я знаю?..

— Ну! — рявкнул Кузьменко.

— Гуляе с хлопцами…

— Где?

— Недалечко…

— Веди!

Заглядывая Потапу Кузьменке в глаза, Макар умоляюще стонал:

— Чур, не выдавать! Чур, я вам ничего не говорил, чур, вы меня не поймали!..

— Веди, веди! — Потап вытолкнул Макара в высокие двери, крупно шагнул через порог, и все заседание потянулось за ним.

19

Долго и мучительно решала Поля: как оно будет, что получится?

А на правлении получилось все буднично и спокойно. Даже проще, чем в комсомол принимали. Только в одном пункте заминка вышла. Спросили: почему одна, без батьки в артель идешь? Поля, недолго раздумывая, выпалила:

— Сама себе хозяйка!

Правление загудело:

— Гордая птица!..

— Как же, комсомолка!..

Поля, посуровев голосом, добавила:

— Обрыдло ломать спину по чужим людям. Хочу быть равноправной в коллективе. Батьку тоже тянула, но он не идет…

Председатель артели Диброва уточнил:

— На какую работу хочешь стать?

— Выбирать не буду, какую дадите. Всяка работа знакома.

— Вот и добре! — похвалил, тут же обратившись к мужикам: — Что думаете, старики?

— Что тут думать? Девка в летах. Неужели ей вековать в наймах? Нехай на себя поработает, нехай идет до людского гурту.

Поля поклонилась мужикам:

— Спасибо, дядечки!.. — После некоторой заминки призналась: — Привести в артель ничего не могу, только это, — протянула вперед порозовевшие на холоду руки. Улыбнувшись, добавила: — Может, курку украсть у матери да принести до общего двору?

Правление оживилось:

— Неси, неси! Без твоей курки артель развалится начисто!

— Сказала, как в воду глянула!

Председатель прервал веселье:

— Приходь завтра пораньше, поговорим, куда тебя определить.

Явилась домой — иные пошли разговоры.

— Без отца, значит, все решила?

Денис Дудник сел на лавку, подцепляя желтым ногтем большого пальца заплату штанов на правом колене, недовольно сопел. Что-то похрипывало в горле Дениса, побулькивало при вздохе. Левой ладонью он потирал грудь, словно усмиряя себя, заставляя успокоиться.

— Як же теперь будем жить? — мучительно выдавил наконец.

— А так и заживем.

— Значит, мы с матерью должны надрываться на своих десятинах, — он до боли оттянул конец длинного уса, — а ты губы намажешь, як барыня, и полетишь в артель баклуши бить? Так?!

— Буду работать… — неуверенно протянула Поля, — как все. — Ей в самом деле на миг показалось, что она преступно ищет сладкой жизни.

— Знаемо, як там роблять.

Федосия Федоровна загремела заслонкой, вынула ухватом чугунок с подогретым борщом, оставшимся от обеда, прервала разговор:

— Сидайте вечерять!

Надька и Иван подсели к столу. Они были охвачены трепетным беспокойством за судьбу старшей сестры, переступившей законы дома. Мать достала из посудного шкафчика, крашенного в голубое, глиняные миски, деревянные ложки. Подала мужу в руки полбуханки хлеба.

— Нарежь, Денис… Да сними свой капелюх, — указала половником на шапку. — В хате сидишь, не на конюшне.

Денис ударил шапкой о колено, стряхнув с нее мелкие сенинки, кинул шапку на печь, приняв в руки хлеб и широкий нож.

— А исты с нами будешь чи вас там в столовках особо накормят? — заметил язвительно.