Потаенное судно

По корабельному обычаю сыграли авральную тревогу. Дежурный по команде Саша Колтунов — плотный, приземистый, тяжеловатый в ходу морячина — засвистел, изображая боцманскую дудку:

— Всех наверх!

Искусный свист получился — все удивлялись, как это у него здорово выходит. Некоторые и раньше были знакомы с Сашиным искусством. На корабле, бывало, соберутся ребята у стола, увлекутся «козлом», Саша их и вспугнет. Делал он это таким образом: слегка приоткроет дверь в кубрик, засвищет переливчато, по-боцмански, прогудит соответствующим баском:

— Выходи строиться!

Матросня так и шарахнется от стола.

Вот и сейчас пошел соловьем выщелкивать. Холера, не Саша! Упрется языком в зубы, завибрирует нижней челюстью — почище дудки наигрывает.

— Все наве-е-ерх!

«Наверх» — теперь значит во двор, строиться на дорожке. Лейтенант Додонов вышел на чистое место, выкинул левую руку в сторону.

— По два… стройся!

Матросы, толкаясь, втиснулись каждый на свое место. Антон встал во второй паре — так по росту выходит, Бестужев — в третьей.

— Равняйсь!.. Смирно!.. Товарищ капитан-лейтенант, — доложил Додонов появившемуся на порожке дома Гасанову, — команда для отправки на пирс построена!

— Ведите.

— Есть вести!

— Колтунов, — обращается Гасанов к дежурному по казарме.

— Слушаю, товарищ командир!

— Термосы с обедом направишь прямо на пристань.

— Понял, товарищ командир, прямо на пристань.

Некоторые ребята позавидовали: «Везет же Колтуну. Весь день будет дрыхнуть в пустом кубрике. А ты вкалывай как проклятый».

Гасанов догнал строй, зашагал рядом с Додоновым. Они были очень разными, эти два офицера. Додонов чуть ниже ростом, весь какой-то белый, блеклый. Скуластое его лицо — мучного цвета, волосы — тоже. На рукавах кителя две золотые нашивки: средняя и узкая, над ними звездочка, золотом шитая. У Гасанова — две средние и одна узкая, он на два звания выше. Смуглый лицом, волосы темные, аж синевой отливают. Нос с горбинкой.

Антону был слышен их разговор.

— Преображенский, говорят, уже здесь, — начал Додонов.

— Да, его авиаполк перебазировали сюда.

— Тесновато на острове-то.

— Остров ничего, большой, места хватит. Вот аэродром карликовый. Взлетные полосы коротки. Дальнему бомбардировщику разбежаться трудно.

— Неужели достигнут Берлина?

— Посмотрим.

Антон затаил дыхание, а сердце его зачастило: «Полетят на Берлин?! Видно, к тому все идет. Баржи с бензином приходят под усиленным конвоем. Баржи с авиабомбами… Сегодня вот тоже привели… Хорошо бы стукнули гадов!..» Он даже с ноги сбился, запрыгал, толкая соседей по строю. Додонов заметил нестрого:

— Баляба, опять коники выкидываешь?

— Порядок, товарищ лейтенант! — ответил Антон, которого разбирала веселость. «Сейчас мы эти тыквочки пошвыряем», — подумал о бомбах.

Баржу разгружать — матросу дело знакомое. За долгую службу он столько груза переворочает, что, пожалуй, можно из него составить немалую гору. И мины, и торпеды, и снаряды, и тралы, и параваны, и глубинные бомбы. Теперь вот — авиационные. Пока не приходилось с ними возиться, но премудрость, видать, и тут невелика. Матросы об этом говорят так: «Сила есть — ума не надо».

Но все-таки приступили к делу с опаской. Вперед пустили бывшего командира БЧ-3 Додонова и его торпедистов.

— Ерунда, они же без взрывателей! — уверяли торпедисты. — Ничего быть не может.

А вдруг! Шут их знает, что они думают, те бомбы.

— Баталер Бестужев, ко мне! — Антон дурачился, игривое у него сегодня настроение. — Берись, Тима, крутанем в первую смену.

Ребристый деревянный ящик, в котором упакована двухсотпятидесятикилограммовая штука, зацепился за корму люка.

— Стоп, стоп, лебедка!

— Безрукие вы там, что ли? Оттягивай!

— Пошла лебедка!..

Огромная упаковка закачалась на стропах, поплыла над баржой, над пирсом, зависла над уготованным для нее транспортом: тележкой, что по рельсам катают.

— Трави помалу!

Позванивая стопор-пальцем, лебедка раскручивалась в обратную.

У ворот проходной остановилась черная «эмка», из нее вышли трое, приближаясь к пирсу. Капитан-лейтенант Гасанов, проворно крутнувшись на одной ноге, придерживая кобуру с наганом, побежал навстречу прибывшим. Не доходя метров пяти, остановился, скомандовал в сторону пирса, где шла выгрузка:

— Смирно! — Начал докладывать: — Товарищ контр-адмирал, третья батарея работает по выгрузке авиаснарядов.

— Вольно!

— Вольн-о-о!..

Контр-адмирал поздоровался с Гасановым за руку. На его рукаве блеснули широкая и средняя нашивки, выше нашивок — большая звезда, в середине которой золотой канителью вышиты серп и молот. Он подошел поближе к месту разгрузки. Обращаясь к Гасанову, кивнул на работавших моряков:

— Экипаж эсминца «С»?

— Все, что осталось.

— Негусто.

— Часть на вахте у орудий.

— Негусто, — еще тише повторил контр-адмирал. — Лотохин погиб?

— Считаем погибшим.

— Отличный офицер. Жаль Лотохина. — Вроде бы вспомнив что-то, обратился снова к возвышавшемуся рядом Гасанову: — Да, почему не взяли катера прикрытия?

— Прикрытие было!

— И что же?

— Лотохин отпустил катера. Не хотел ими рисковать. Свежело. Полагал, к ночи заштормит вовсю. И вот…