Потаенное судно

Серые живые глаза адмирала потускнели. Больше для себя, чем для кого-то еще, заметил:

— Дорого платим за науку…

В душе Антона вроде бы надломилось что-то. Весь день у лебедки он молчал. Возвращался в строю молча. После отбоя лежал долго с открытыми глазами, не засыпая. Все думал, думал. «Дорого платим за науку… Дорого платим? Значит, не умеем воевать… Не умеем?! Не может быть!» Что-то в нем раздвоилось, разошлось в противоположные стороны, будто из одного Антона выросли два и каждый из них оспаривал свою истину, стоял на своем. Один верил в нашу силу, в нашу правоту. Верил в то, что отступление временное, вот-вот ударят наши армии, вот-вот погонят немцев обратно. Другой сомневался. Другому казалось, что все пропало, все рухнуло. Фашистские войска уже к Таллину подкатываются, безнаказанно движутся по Украине, по Белоруссии… «Нет-нет, тут что-то не так! — не соглашался первый. — Почему же они не ударят? Почему их не погонят?..» И тут два разных Антона в негодовании, в тоске по переменам сливались снова воедино.

— Тось, пошто зубы точишь? — Бестужев нашел его плечо в темноте. — Не скрипи, соснуть охота, — попросил.

Баляба, словно не слыша просьбы, пристал с расспросами:

— Коноплю видел? Где мичман?

— Пошто прицепился? Не ведаю я.

— Лотохин утонул или его подобрали немцы?

— Какой репей. Откуда мне знать?

Колтунов терпел-терпел да и не вытерпел:

— Мореманы, хватит языки чесать.

Умолкли на какое-то время. Затем Бестужев начал шепотом:

— Знаешь, как я-то выскочил?

— Ну…

— Слушай. Показалось мне, продрог я у орудия. Прошу главстаршину: «Позволь, смотаюсь в кубрик, бушлат накину». Одна нога здесь, говорит, другая там, говорит. Подался я бегом. Влетаю в кубрик, а бушлата-то и нету. Вспомнил, в баталерке оставил. Отстукиваю трапами вниз, открываю баталерку. А меня как саданет о переборку — понять не могу, что такое. То ли залп дали, то ли на мель наскочили. Мотнул это я головой, очухался — и деру наверх. А на волю не могу. Я и сюда, я и туда — мать честная, заклинило все выходы. Перекосило люки-двери. Во, думаю, хохот. Бушлат держу в руках. Потом кинул. На кой, считаю, мне этот, когда тут пахнет деревянным бушлатом.

— И што?

— Вот те «и што»! Сообразишь нечто сразу. Совался, совался, как слепой щенок, во все углы… Решил по вентиляционной трубе пробиваться наверх. Открыл решетку, влез кое-как внутрь, а продвинуться нету мочи. Застрял, и все тут. Потом, видать, сильно смерти забоялся: заходил весь плечами-бедрами. Пресмыкаться, стало быть, начал — пошло дело, продвинулся. Высовываюсь наверх, гляжу — на палубе никого. Кренится палуба. Схватываю обломок — и в воду. Обломок-то не простой оказался — трубчатый. Открытый конец трубы я утопил, держусь, как на понтоне…

Антону вспомнилось, как он когда-то переплывал Берду-речку на перевернутом ведре. Уцепишься обеими руками в дужку ведра, молотишь ногами по воде и плывешь себе за милую душу. Можно продержаться сколько угодно. А Тимка, выходит, на трубе плавал. Живучий, холера, из западни выскочил и в воде не растерялся…

Часовой, что у входа поставлен, заглянул в помещение.

— Салаги, слышали?

— Что?

— Самолеты-то пошли-и-и!..

— Куда?

— Куда-куда. Закудахтал!

Все знали куда, но старались не называть вслух, сглазить боялись. Каждый считал: все может быть. Путь дальний, опасный — невыносимо трудный путь. Но зато ежели достигнут цели!..

И уже никто не спал. Никто не мог спать…

Перед утром в кубрике появился Гасанов. Вид у него был непривычный: в трусах и в тельняшке, босой, простоволосый. Сел у порога, обхватил руками худые колени, сморщил лицо, выдохнул тяжело и вместе с тем радостно:

— Отбомбились…

— По Берлину?

— По центру города. Евгений Николаевич сам водил машины. Преображенский!..

Антон вскочил на колени, глядя на поглупевшее от счастья лицо Гасанова, подумал: «Неужели перемога?»

Он опустился на матрац, привалившись спиной к стене, сидел полузакрыв глаза. Ему виделись огромные черные тени медленно движущихся в пегом предутреннем небе самолетов. От их мощного рокота ощущалось холодновато-радостное подрагивание в груди. Дальний полет!.. Вспомнилась Полина Осипенко. Не на такой ли машине она перелетала когда-то, считай, через всю страну?.. Память услужливо воскресила событие двухлетней давности…