"А если книга лжет, - молнией пронеслась мысль, - заговаривает мне зубы, а тем временем Паша умрет и..."
Я замахнулся мечом...
- Нет! - взвизгнула книга голосом Агаты.
От неожиданности я выронил меч, но тут же снова схватил его. Все вскипело в моей душе.
"Подлая сирена", - теперь все было решено.
- Не убивай, убив живое, ты обрекаешь себя на вечное проклятье, чьим бы именем и с какой бы целью ты...
Сверкающая отточенная сталь прочертив сияющий полукруг вонзилась в пергамент, легко разрубив его, цепь, подставку, потянула своей тяжестью вниз мои руки, и я вдруг с ужасом увидел, как под клинком расходится надвое пол...
Мир лопнул, разошелся на две половинки, и мы упали в эту щель, эту разверзшуюся бездну, кувыркаясь, как неумелые парашютисты при первом прыжке.
Вскоре я потерял из виду тускло мерцавшую чернотой стали фигуру Черного Рыцаря и теперь то ли падал, то ли взлетал, то ли увеличивался, а может уменьшался в размерах...
Меня мутило и тошнило, как при морской болезни, но ни страха, ни любопытства уже не было во мне. Кажется, я начинал привыкать к болезненно-черной пустоте моих переходов от одного мира к другому, и теперь я только ждал, чем же все кончится, вспышкой ли, ударом, пробуждением? Что за мир ждет меня?
Сознание, истончаясь, стало уходить от меня. Напоследок, когда мои мысли стали легче перистых облаков, я пожелал одного - увидеть Экс-Со-Ката, того, кто открыл эту дорогу в ничто, того, кто заманил меня в эту ловушку, того, кто привел меня на путь утраты желаний, сил, идеалов - самого себя, того, кто...
Глава XVI
В палате тихо-тихо, так что легкое посапывание и бормотание одного из сотоварищей Маэстро, кажутся чуть ли не разговором в полный голос, но Эхо не обращает на них внимания - привыкла. Вот у Робинзона Крузо, так у него, действительно, новая задача.
"Ночью ветер стих, море успокоилось, и я решил пуститься в путь. Но то, что случилось со мной, может служить уроком для неопытных и неосторожных кормчих. Не успел я достичь косы, находясь от берега всего лишь на длину моей лодки, как очутился на страшной глубине и попал в течение, подобное потоку, низвергавшемуся с мельничного колеса. Лодку мою понесло с такой силой, что все, что я мог сделать - это держаться по краю течения. Между тем меня уносило все дальше и дальше от встречного течения, оставшегося по левую руку от меня.
Ни малейший ветерок не приходил мне на помощь, работать же веслами было пустой тратой сил. Я уже прощался с жизнью: я знал, что через несколько миль течение, в которое я попал, сольется с другим течением, огибающим остров, и тогда я безвозвратно погиб. Итак, меня ожидала верная смерть, и не в волнах морских, потому что море было довольно спокойно, а от голода. Правда, на берегу я нашел черепаху, такую большую, что еле мог поднять, и взял ее с собой в лодку. Был у меня также полный кувшин пресной воды. Но что это значит для несчастного путника, затерявшегося в безбрежном океане, где можно пройти тысячи миль, не увидев признаков земли!
И тогда я понял, как легко самое безотрадное положение может сделаться еще безотрадней, если так угодно будет провидение. На свой пустынный, заброшенный остров я смотрел теперь как на земной рай, и единственным моим желанием было вернуться в этот рай. В страстном порыве я простирал к нему руки, взывая: "О благодатная пустыня! Я никогда больше не увижу тебя! Я, я несчастный, что со мной будет?" Я упрекал себя в неблагодарности, вспоминая, как роптал на свое одиночество. Чего бы я не дал теперь, чтобы очутиться вновь на том безлюдном берегу! Такова уж человеческая натура: мы никогда не видим своего положения в истинном свете, пока не изведаем на опыте положения еще худшего, и никогда не ценим тех благ, которыми обладаем, покуда не лишимся их".