Читаем Потаенные ландшафты разума полностью

- ...то­гда, ра­зу­ме­ет­ся, т-дао бу­дут пре­по­да­вать в ин­сти­ту­тах и оре­ол та­ин­ст­вен­но­сти бу­дет дав­но рас­се­ян. В книж­ных ма­га­зи­нах бу­дут пы­лить­ся со­лид­ные мо­но­гра­фии на те­му, ска­жем, "Стаф­фаж. Его зна­че­ние в т-дао и прие­мы раз­ра­бот­ки" то­го же Эле­фан­та или Мо­на­ха, а нас с то­бой, как ве­те­ра­нов, бу­дут при­гла­шать на раз­ные от­кры­тия, сим­по­зиу­мы и во­об­ще на круп­ные по­ли­ти­че­ские со­бы­тия и по­ка­зы­вать, как дои­сто­ри­че­ские ред­ко­сти. "По­смот­ри­те, вот си­дят Маэ­ст­ро и Эхо, те, кто на­чи­нал в эпо­ху Эле­фан­та, они бы­ли да­же зна­ко­мы с ле­ген­дар­ным Фа­ки­ром". Мо­жет быть нам при­пи­шут и зна­ком­ст­во с са­мим Экс-Со-Ка­том, как знать...

Маэ­ст­ро го­во­рит меч­та­тель­но-при­под­ня­то и вме­сте с тем убе­ж­ден­но, не за­ме­чая, что при­стро­ив­шись к его пле­чу, Эхо дав­но уже спит, по­шмы­ги­вая но­сом, он го­во­рит еще и еще, жес­ти­ку­ли­руя сво­бод­ной ру­кой, а за ок­ном уже све­та­ет...

Ма­ри­не же снит­ся бес­тол­ко­вый сон, то каль­ма­ры, пол­заю­щие по празд­нич­но на­кры­то­му сто­лу, то свое соб­ст­вен­ное ли­цо, по­взрос­лев­шее, с мор­щин­ка­ми и пят­ныш­ка­ми, ко­то­рые она ста­ра­тель­но за­ма­зы­ва­ет крем-пуд­рой, то вдруг пе­ре­бе­гаю­щая до­ро­гу чер­ная кош­ка. Сна­ча­ла мед­лен­но, по­том все бы­ст­рее и бы­ст­рее она съез­жа­ет го­ло­вой с Маэ­ст­ро­ва пле­ча, чуть не па­да­ет и, ед­ва-ед­ва удер­жав рав­но­ве­сие, про­сы­па­ет­ся.

Уже на­сту­пи­ло ут­ро, и солн­це зо­ло­тит ок­на до­ма на­про­тив. Бес­по­лез­но све­тит на­столь­ная лам­па. На по­лу ле­жит упав­шая кни­га, где на рас­кры­той стра­ни­це брат­ски об­ни­ма­ют­ся Ро­бин­зон и Пят­ни­ца.

Ма­ри­на рас­те­рян­но об­во­дит взгля­дом боль­нич­ную па­ла­ту, и до нее по­ти­хонь­ку до­хо­дит, что это был лишь сон...

Мно­го­крат­ное от­ра­же­ние солн­ца пы­ла­ет в зер­ка­лах сте­кол до­ма на­про­тив, за ок­ном пти­чье сбо­ри­ще вы­во­дит жиз­не­ра­до­ст­ные тре­ли, но рас­про­стер­тый на кой­ке мерт­вен­но-блед­ный Маэ­ст­ро ни­че­го не ви­дит и не слы­шит.

Эхо со­дрог­ну­лась от ужа­са и то­ро­п­ли­во схва­ти­ла су­моч­ку. Ру­ки пре­да­тель­ски дро­жат, паль­цы ни­как не сги­ба­ют­ся, точ­но чу­жие. "Во­ро­на, во­ро­на, про­кля­тая во­ро­на", - по­вто­ря­ет без кон­ца Эхо, и на ее гла­за на­во­ра­чи­ва­ют­ся бес­по­лез­ные сле­зы. Они ме­ша­ют ей най­ти шприц и ам­пу­лы, но все же, как-то сов­ла­дав с ве­ща­ми, Эхо де­ла­ет укол.

А на по­до­де­яль­ни­ке, у пра­во­го бо­ка Маэ­ст­ро, все рас­плы­ва­ет­ся крас­ное кро­ва­вое пят­но.



Гла­ва XVII


Вол­ки при­хо­ди­ли час­то. Они си­де­ли и смот­ре­ли на ме­ня, за­драв го­ло­вы. Вы­ли. И от их воя что-то ше­ве­ли­лось в мо­ей ду­ше. Ко­гда же их не бы­ло, то я пе­ре­во­ра­чи­вал­ся на спи­ну и пус­тым взо­ром смот­рел вверх, ту­да, где спле­та­лись тя­же­лые вет­ви мощ­но­го ду­ба, за­кры­вая от ме­ня не­бо.

Вре­мя боль­ше не су­ще­ст­во­ва­ло для ме­ня. Был толь­ко день и бы­ла ночь, был дождь, по­ив­ший ме­ня, и был ве­тер, лас­кав­ший ме­ня сво­им те­п­лым ды­ха­ни­ем. Был дуб, в те­ни ко­то­ро­го сто­ял на­стил - гру­бо сра­бо­тан­ное со­ору­же­ние из трех коль­ев и спле­тен­ных меж со­бой ко­жа­ных рем­ней, на ко­то­ром я ле­жал. И бы­ли вол­ки.

Раз они за­тея­ли воз­ню, и это ме­ня уди­ви­ло. Нет, мыс­лей по-преж­не­му не бы­ло, лишь удив­ле­ние и не­до­уме­ние. Ино­гда при­ле­та­ли пти­цы, са­ди­лись воз­ле и смот­ре­ли, скло­нив го­ло­ву на­бок и за­гля­ды­вая на ме­ня то од­ним, то дру­гим гла­зом, буд­то спра­ши­вая: "Ты че­го здесь?"

Я дав­но за­был вкус еды, да и пом­нил ли я его, бу­дет вер­нее спро­сить. Дождь по­ил ме­ня, ко­гда его дол­го не бы­ва­ло, жа­ж­да му­чи­ла ме­ня, и то­гда я ме­тал­ся в бре­ду, но он не за­став­лял ждать се­бя по­дол­гу, и то­гда, на­пив­шись его струя­ми, я вновь ус­по­каи­вал­ся. И еще мне ста­ли до­са­ж­дать вол­ки. Они все ча­ще ску­ли­ли и те­перь да­же пры­га­ли, пы­та­ясь дос­тать мою ко­жа­ную пле­тен­ку, уда­ря­лись о вры­тые в зем­лю стол­бы, со­тря­сая мое ло­же, и то­гда мне хо­те­лось взять нож и пе­ре­ре­зать им глот­ки, всем по од­но­му.

Но вол­ки вдруг про­па­ли, ос­та­лись толь­ко пти­цы, да скри­пя­щий и ше­ле­стя­щий над го­ло­вой дуб, да те­перь я яв­ст­вен­но стал раз­ли­чать плеск и шум волн, уда­ряв­ших­ся о бе­рег. По­че­му я рань­ше его не за­ме­чал?

Од­на­ж­ды я про­снул­ся от сла­до­ст­но­го за­па­ха, ще­ко­чу­ще­го мои ноз­д­ри. Кто-то жа­рил на ог­не мя­со. Че­ло­век был со­всем ря­дом. Он си­дел спи­ной ко мне, око­ло ко­ст­ра, и жа­рил на­са­жан­ные на па­лоч­ки же­лан­ные ку­соч­ки соч­но­го мя­са. Я за­хо­тел мя­са так, что рот мо­мен­таль­но на­пол­нил­ся слю­ной. Я при­под­нял­ся на мо­ем на­сти­ле, что­бы рас­смот­реть ди­ка­ря (он был со­вер­шен­но го­лый и об­рос­ший - са­мо со­бой - ди­карь) и по­про­сить у не­го еды.

От мое­го дви­же­ния по­мост за­ка­чал­ся, за­скри­пел, че­ло­век обер­нул­ся, и, встре­тив­шись со мной взгля­дом, улыб­нул­ся.

- Хо­чешь есть? - он по­ма­нил ме­ня.

Я по­смот­рел вниз, на зем­лю, с вы­со­ты сво­его ло­жа...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дыхание грозы
Дыхание грозы

Иван Павлович Мележ — талантливый белорусский писатель Его книги, в частности роман "Минское направление", неоднократно издавались на русском языке. Писатель ярко отобразил в них подвиги советских людей в годы Великой Отечественной войны и трудовые послевоенные будни.Романы "Люди на болоте" и "Дыхание грозы" посвящены людям белорусской деревни 20 — 30-х годов. Это было время подготовки "великого перелома" решительного перехода трудового крестьянства к строительству новых, социалистических форм жизни Повествуя о судьбах жителей глухой полесской деревни Курени, писатель с большой реалистической силой рисует картины крестьянского труда, острую социальную борьбу того времени.Иван Мележ — художник слова, превосходно знающий жизнь и быт своего народа. Психологически тонко, поэтично, взволнованно, словно заново переживая и осмысливая недавнее прошлое, автор сумел на фоне больших исторических событий передать сложность человеческих отношений, напряженность духовной жизни героев.

Иван Павлович Мележ

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза
Пестрые письма
Пестрые письма

Самое полное и прекрасно изданное собрание сочинений Михаила Ефграфовича Салтыкова — Щедрина, гениального художника и мыслителя, блестящего публициста и литературного критика, талантливого журналиста, одного из самых ярких деятелей русского освободительного движения.Его дар — явление редчайшее. трудно представить себе классическую русскую литературу без Салтыкова — Щедрина.Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова — Щедрина, осуществляется с учетом новейших достижений щедриноведения.Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.В шестнадцатый том (книга первая) вошли сказки и цикл "Пестрые письма".

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин

Публицистика / Проза / Русская классическая проза / Документальное
Письма о провинции
Письма о провинции

Самое полное и прекрасно изданное собрание сочинений Михаила Ефграфовича Салтыкова — Щедрина, гениального художника и мыслителя, блестящего публициста и литературного критика, талантливого журналиста, одного из самых ярких деятелей русского освободительного движения.Его дар — явление редчайшее. трудно представить себе классическую русскую литературу без Салтыкова — Щедрина.Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова — Щедрина, осуществляется с учетом новейших достижений щедриноведения.Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.В седьмой том вошли произведения под общим названием: "Признаки времени", "Письма о провинции", "Для детей", "Сатира из "Искры"", "Итоги".

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин

Публицистика / Проза / Русская классическая проза / Документальное