Потерянная, обретенная

Глава 12

Помимо колледжа я посещала акушерские курсы и присутствовала при родах в больницах, в том числе в больнице викентианок, где разрешались от бремени бедные женщины. Они не могли позволить себе вызвать повитуху на дом, а в больнице им помогали даром, из милосердия. Помню одну многодетную мамашу, огромную, как гора, которая явилась в приемный покой с двумя близнецами, чистенькими, но шкодливыми мальчишками лет трех.

– Не могу оставить их одних, – оправдалась она. – Дома эти чертенята устраивают настоящий ад. Давеча Пьер так толкнул Жака, что тот свалился в очаг и едва не поджарился заживо, и оба хохотали, словно умалишенные!

В обществе посторонних, впрочем, близнецы не проявляли своих демонических наклонностей и смирно сидели на длинной скамье, жуя лакричные конфеты. Но, по крайней мере, стало ясно, от кого они унаследовали свой буйный и веселый нрав: увидев меня возле своего ложа, их мать расхохоталась.

– И эта пигалица будет принимать у меня роды?

Пожалуй, это и в самом деле было смешно: дюжая роженица была больше меня, по крайней мере, в четыре раза. Ее передник я могла бы носить как плащ. Она так смеялась, что не заметила, как младенец выскользнул из нее и немедленно зашелся воплем, в котором, казалось, тоже слышался смех.

– Ну и ну! – удивлялась мамаша, держа на руках уже обмытого и запеленутого младенца. – Так легко мне не давался ни один ребенок! Это удивительно, мадмуазель. Вы прекрасная акушерка!

Конечно, тут дело было вовсе не в моем умении содействовать родоразрешению, а в том, что дорожка была уже проторена. Но моя репутация укреплялась. Я была на хорошем счету в основном благодаря своим очень тонким и чувствительным рукам, которыми могла исправить в родах неправильное положение плода. К тому же я оказалась вовсе не слабой – мне хватало сил и на то, чтобы применить щипцы. Практика, которую мне обещали в одной из клиник – первой из всех курсисток! – лучше всего говорила о моих успехах.

К сожалению, мать мало меня понимала.

– О, конечно, дорогая, женщина – это свято, тайна рождения прекрасна… Но неужели тебе нравится, когда твои руки по локоть в крови, во всей этой слизи?

Мне нечего было ей ответить. Мы с ней сходились лишь в одном: корсет, это уродливое изобретение прошлого, должен быть совершенно изъят из повседневного обихода женщины. Я насмотрелась на изуродованных младенцев, появляющихся на свет из деформированных утроб модниц. На этих уродливых мучеников мог полюбоваться каждый желающий, посетив анатомический музей.

– Да! – сказала Шанель, когда я поведала ей об этих несчастных заспиртованных обитателях музея. – Представь, еще когда я была девочкой, мне рассказали историю одной крестьянки. Она была беременна и пыталась свою беременность утаить. И так затягивалась, что ребенок родился ужасным уродом. К ней пришли люди из бродячего цирка и дали за уродца большие деньги. Тогда она наладила производство цирковых уродцев: нарочно беременела и затягивала живот корсетом. Причем вскоре научилась придавать плоду самые разные формы: один был похож на краба, другой на ящерицу, и всех их покупали циркачи.

– Это рассказ Ги де Мопассана, – сказала я, пытаясь скрыть улыбку. – Он называется «Мать уродов».

– Ты читаешь Мопассана? – только и спросила она.

– Да, – ответила я.

Я ходила в публичную библиотеку недалеко от дома. Забегала туда по дороге домой и выбирала себе три книги, которые проглатывала за неделю. Не помню, чтобы мама заинтересовалась хотя бы одной из них, но некоторые иногда перелистывала. Впрочем, вскоре я услышала, как она, беседуя с важной клиенткой, сказала:

– Читали ли вы дивную новеллу Мопассана «Мать уродов»? Там сказано все, что я думаю о корсетах! Да-да, даже о современных, о тех, что якобы полезны для здоровья.

В этом была она вся. Шанель впитывала информацию как губка, и все у нее шло в дело, все она могла применить. Знания и опыт, которые у других лежали бы мертвым грузом, она способна была обращать себе на пользу. Она все старалась обратить себе на пользу…

Весной вернулся Артур. Он получил какую-то важную должность при английском правительстве и выглядел совершенно счастливым, как мальчишка, которому купили леденец. Артур старался скрывать свою радость, но мне в нем импонировало именно это: он был ребенком с живыми непосредственными реакциями, с открытой и ясной душой. Но он также мог быть жестоким, капризным и эгоистичным…

Кэйпел сказал нам, чтобы мы собирали вещи, и мама заметила:

– Видишь, Вороненок, тебе пригодятся твои новые чемоданы.

Кэйпел хотел отвезти нас на курорт в Биарриц, где в этот момент собрались сливки общества. Там не слышны были раскаты орудий, в небе не реяли вражеские цеппелины и аэропланы. Там в ресторанах подавали устриц во льду и фиалковое шампанское. Там были открыты дансинги, где томные дамы и бледные от кокаина альфонсы танцевали вошедшее в моду аргентинское танго.

– Я не поеду, – сказала я матери. – У меня практика. Мне нельзя запускать учебу.

– Я устрою тебе замечательную практику в Биаррице, – пообещала она. – Там много санаториев, ты вполне сможешь устроиться.