Потерянная, обретенная

У меня была настойчивая мечта поступить в Сорбонну, изучать медицину. Я предвидела противодействие со стороны матери. Если бы я пожелала петь в оперетке, участвовать в автомобильных гонках или приобрести породистого жеребца, Шанель, несомненно, поддержала бы меня. Но идея получения женщиной высшего образования не была ей близка. Я несколько раз намекала на свои планы, рассчитывая на ее поддержку, но, увы, мать либо была слишком занята, либо все понимала, но оставалась к ним равнодушной. Между тем мое обучение в колледже заканчивалось. Надо было определиться относительно своего будущего. На крайний случай, думала я, буду справляться самостоятельно. У меня имелись кое-какие сбережения. Мать с удовольствием выписывала чеки, дарила мне деньги на праздники. Я была крайне бережлива, почти ничего не тратила на себя и даже жила все в той же комнатушке, не видя необходимости ее сменить. Гостей я не принимала, а для меня одной там было достаточно комфортно. И все же я не отказалась бы от материнской поддержки. Не думая ежедневно о хлебе насущном, отдаваясь учебе целиком, я бы чувствовала себя более уверенно. Но мать в последнее время была как будто сама не своя. Кричала на работниц, уволила директора ателье, даже сказала несколько резких слов заказчице, чего вообще-то себе не позволяла. Конечно, причин для оптимизма в то время было мало. Война чересчур затянулась, все от нее устали. На фронте расстреливали дезертиров. Стекла уличных фонарей были выкрашены в синий – якобы это мешало вражеской авиации целиться. От мертвенно-синего света всем было не по себе. Но причина плохого настроения Шанель не являлась секретом ни для кого. Даже девчонка, подметавшая мастерскую, могла бы, хихикая, поведать, как бесится мадмуазель из-за своего любовника-англичанина, который, конечно, очень мил, но ведь не женится на ней, ни за что не женится! Зачем ему портниха, пусть даже хорошенькая и богатая, но все же портниха? Да он найдет себе не менее чем принцессу, и помоложе, и такую красавицу, что все ахнут! Мне казалось, я замечаю и еще что-то: неочевидную перемену в ее облике, легкие тени у висков, припухлость нижней губы, блеск глаз. Свою догадку я не решалась высказать вслух, но вскоре мне пришлось убедиться в своей проницательности – лучше бы этого не было!

Глава 13

Я оставляла ключ от квартиры внизу. Этот обычай повелся с тех пор, как рассеянная Рене два раза потеряла свой ключ и нам пришлось выложить денежки за изготовление нового. Консьержка тогда была незаменимым элементом каждого мало-мальски приличного парижского дома, его душой и сердцем. Она охраняла дом, следила за порядком, подметала лестницы, принимала почту, оказывала жильцам тысячу мелких услуг. Парижские особняки, по обыкновению, были огорожены высоким забором; подъезды домов, как правило, на ночь запирались изнутри на щеколду, и их невозможно было открыть снаружи. Подгулявшие жильцы, слишком поздно возвращавшиеся домой, всегда надеялись, что консьержка не приняла на ночь снотворных капель, прошаркает меховыми туфлями к двери и пустит полуночников в их квартиры. Наша консьержка мадам Бушар целыми днями просиживала у себя в каморке и быстро-быстро вязала что-то из пряжи пронзительно-розового цвета. Готовых изделий я никогда не видела – по ее словам, она вязала теплые вещи для бедных. Мадам Бушар рассказывала всем, кто соглашался ее слушать, что происходит из старинного дворянского рода, не нашла достойного супруга и решила посвятить свою жизнь добрым делам. Впрочем, она еще не вполне поставила крест на матримониальных намерениях: весьма кокетливо одевалась, завивала на папильотки свои пегие волосы и повсюду видела любовные шашни. В тот день, едва я переступила порог, она поманила меня к себе и задыхающимся от восторга шепотом произнесла:

– У вас наверху какая-то дама! Ожидает вас!

– Рене? – спросила я.

– Ах, нет! Говорю вам, настоящая дама!

– Зачем же вы ее пустили? – удивилась я.

– Ну как же иначе, милочка! Это очень, очень важная особа! Так строго сказала мне: «Я должна нанести визит мадмуазель Бонёр»! Я сразу поняла, что дело серьезное. Голубушка, почему вы так побледнели? Может быть, эта дама – жена вашего знакомого мужчины? Я сразу так и поняла!

Не переведя дыхания, я поднялась к себе. У меня не было знакомых мужчин, ни одна ревнивая жена не потревожила бы моего покоя. Это могла быть только она. А если учесть, что по неписаному договору мама не приходила ко мне, не предупредив заранее, то случилось нечто из ряда вон выдающееся.

Еще из-за двери я услышала сдавленные рыдания.

Она сидела на моей кровати и выглядела как ворох забытой одежды. Из нее словно вынули стержень. Шанель плакала без слез, сухо, горестно вздрагивая плечами.

– Что случилось, мама? – я кинулась к ней, забыв, как тщательно она оберегает свое пространство, как щепетильно относится к ласкам. – Мама!

– Он женится, – сказала она, поднимая на меня страшно сверкающие глаза. – Он женится, Вороненок! У него в Англии есть невеста!