Потерянная, обретенная

Я ошарашена. Кэйпел показался мне таким взрослым. Даже старым. Нет, нет, он, конечно же, не стар, он строен, на его лице нет морщин, но… Он выглядит таким солидным, важным господином. Не может быть, чтобы он влюбился в меня!

– Не сочиняй, пожалуйста, – говорю я Рене, снимая шляпу. – Он просто очень вежливый и любезный.

Смотрю на себя в крошечное зеркальце. Почему у меня такие красные щеки? Почему у меня так блестят глаза?

Утром мы идем к морю.

Вернее, мы собираемся идти к морю утром, но Рене слишком долго возится со своим туалетом. Перед отъездом из Парижа мы сшили по платью, а сейчас Рене сочла свой наряд недостаточно модным. Она все утро провела, зауживая юбку и подшивая подол, и теперь еле может в ней идти, семенит и переступает, опираясь на мою руку. Мне досадно, но я этого не показываю. Может быть, Рене и права, когда говорит, что я дикарка. Мне нужно бывать в обществе и присматриваться к тому, как ведут себя дамы. А вообще – я бы сейчас побежала к морю короткой дорогой, ничего вокруг себя не видя, и, кинувшись в синие волны, плавала бы и ныряла как умалишенная!

День дивный: солнце светит сквозь жемчужно-серую дымку, не слепит и не режет глаз. Но, пожалуй, душновато. Мы движемся по улице Гонто-Бирон, выходящей к пляжу и сияющей витринами роскошных магазинов, в толпе таких же нарядных дам. Вот мы миновали «Нормандию», и я украдкой смотрела на двери – не появится ли он. Но там стоял только важный швейцар. И автомобиля у подъезда тоже не было видно.

– Отчего так душно? – стонет Рене. У нее на лбу выступили бисерные капли, она вытирает платочком шею – из-под шиньона тоже течет пот.

– Здесь очень влажный воздух, – объясняю я. – А ты к тому же в корсете. И это тяжелое платье…

– Возобновляешь свой поход на корсеты? – фыркает Рене. – Не трудись. Посмотри по сторонам: все дамы…

Вдруг она умолкает и смотрит куда-то в сторону. Я прослеживаю направление ее взгляда.

Эти две молодые женщины знают, что красивы, знают, что на них смотрят. Они похожи друг на друга, вероятно, сестры. Стройные, гибкие, легкие, как морской бриз, они выглядят такими свободными! Шляпки у них совсем простые и очень милые, вроде той, что я видела в Париже на улице Камбон. Одежда – из мягкой струящейся ткани. На той, что моложе, блузка с отложным матросским воротником. Она ведет на поводке двух спаниелей.

– Сестрички Шанель, – говорит кто-то в толпе.

Шанель? Где я слышала это имя?

Мы не одни восхищенно взираем на изящных дам. То и дело над публикой вспархивают шепотки:

– Какое прелестное платье!

– Но позвольте, ведь это трикотаж! Так ведь? Это же ткань для фуфаек, разве нет? Как же можно сшить из нее платье?

– Меня больше интересует вопрос, кто шьет эти платья.

– О-о, ответ очень прост. Такие наряды шьет только Коко. Разве вы не слышали о Коко?

– Как смело! Как экстравагантно! И, право же, дорогая, это куда лучше вашего чванливого Пуаре!

– Порой она ведет себя просто скандально! Говорят, однажды она была на бегах и замерзла. И что бы вы думали? Без малейшего смущения одолжила у конюха свитер, напялила поверх собственного платья, подвернула рукава, подпоясалась ремешком…

– Дорогая, я слышала точь-в-точь такую историю, но там фигурировал не конюх, а жокей, и речь шла не о свитере, а о кожаной куртке.

– Да какая разница! Теперь и свитер, и куртка висят в витрине ее бутика. Светские дамы одеваются как конюхи! Разве не скандал? Хорошо еще, что она не вздумала вырядить нас в брюки!

– Что бы там ни говорили, а ее сестры не похожи на конюхов, а ведь носят только ее туалеты…

– Та, что повыше, Адриенна, – невеста барона Мориса де Нексона…

– Пф-ф, невеста! Скажите лучше – содержанка!

– А сама Коко? С кем она живет?

– С кем угодно! Вы же знаете, она была певичкой в кабаре. Кстати, ее прозвище – из припева весьма фривольной песенки, которую она исполняла дуэтом с Адриенной.

– Нет, я точно знаю об одном богатом иностранце…

Я трясу головой, как отряхивающаяся собачонка. Шепотки ползут со всех сторон, точно крошечные, но ядовитые змейки. В них слышатся восхищение и зависть. Я тяну Рене за руку – на сегодня с меня довольно общества! Хочется поскорей спуститься к морю.

На пляже многолюдно, но купающихся мало. Море спокойное, только еще не прогрелось. На грифельной доске мелом написано «16» – это температура морской воды. Мало кто из дам рискует залезть в море, а те, что отваживаются, входят только чтобы, ежась, окунуться. Но я выросла на севере страны. В нашей речушке, подпитываемой подземными родниками, вода и летом не бывала теплее. Я переодеваюсь в кабинке и бросаюсь в прохладные объятия моря. Рене, разумеется, не торопится последовать за мной, устраивается на скамейке и изящно чертит зонтиком по песку. Видимо, так, в ее понимании, должна вести себя светская дама на пляже.