Потерянные девушки Рима

Подвергшись рутинной проверке, Маркус прошел через главный вход и оказался в длинном коридоре, разгороженном на отсеки, которые вели один за другим, будто некий спуск в глубины ада, в самое сердце темницы.

Для такого случая Маркус надел церковное облачение. Он не привык ни к белому воротничку, сжимавшему горло, ни к сутане, которая путалась в ногах. Он никогда не носил этой формы священника и чувствовал себя ряженым.

Несколько часов назад, выяснив, что виновный в серийных нападениях благополучно находится за решеткой, они с Клементе разработали этот план, чтобы встретиться с ним. Никола Коста ожидал решения судьи: продолжит ли он отбывать срок в камере, или его переведут в психиатрическую больницу. Тем временем он вступил на путь обращения и раскаяния. Каждое утро надзиратели сопровождали его в тюремную церковь. Он исповедовался и в одиночестве слушал мессу. Но сегодня капеллана по какой-то неясной причине срочно вызвали в курию. Пройдет некоторое время, прежде чем он поймет, что произошла ошибка. Клементе с легкостью все это устроил и добыл для Маркуса разрешение временно заменить капеллана и таким образом беспрепятственно проникнуть в «Царицу Небесную».

Конечно, они рисковали своей секретностью, но рисунок, найденный на чердаке Джеремии Смита, раскрывал, возможно, иную истину, другую реальность. Существовала вероятность, что дело Фигаро вовсе не закрыто. Маркус должен был выяснить это.

Оставив позади длинную каменную кишку, он попал в восьмиугольный зал под высоким куполом, куда выходили три яруса, на которых и размещались камеры. Галереи были затянуты металлической сеткой до самого потолка, чтобы какой-нибудь заключенный не попытался покончить с собой, бросившись вниз.

Надзиратель привел его в маленькую церковь и оставил одного, готовиться к отправлению обряда. Одна из обязанностей священника – осуществлять евхаристию; каждый день он должен служить литургию. Маркус входил в число тех, кто, выполняя особую миссию, был освобожден от подобного долга специальным разрешением. После того что случилось в Праге, он отслужил несколько литургий под руководством Клементе, чтобы окончательно вспомнить ритуал. И теперь был готов.

У него не было возможности углубленно изучить дело человека, с которым он собирался встретиться, тем более выяснить что-то о его психическом состоянии. Но определение «borderline» как нельзя лучше описывало идею тончайшей преграды, отделяющей людей от зла. Иногда эта перегородка становится эластичной, позволяет короткие вылазки на темную сторону, всегда обеспечивая возможность прислушаться к зову, вернуться. Но иногда преодоленный барьер ломается, оставляя открытым опасный коридор, по которому некоторые люди с легкостью проходят туда и обратно. Они могут казаться совершенно нормальными, но достаточно сделать шаг на другую сторону, и они способны превратиться в нечто с виду не вызывающее подозрений, но при этом смертоносное.

По мнению психиатров, Никола Коста принадлежал к этой загадочной категории.

Стоя спиной к безлюдному приделу, Маркус готовил алтарь. О приходе узника возвестило позвякивание наручников на его запястьях. Ступая неловко, вразвалку, Коста в сопровождении конвоя вошел в церковь. На нем были джинсы и белая рубашка, застегнутая на все пуговицы. Чисто выбритый, лысый, разве только отдельные редкие прядки торчали там и сям на голом черепе, придавая ему причудливый вид. Но любого, кто смотрел на него, с первого взгляда поражала заячья губа, из-за которой на лице его постоянно кривилась зловещая улыбка.

Заключенный протащился к одной из скамей. Полицейские помогли ему сесть, поддерживая под руки, потом вышли из церкви и расположились у дверей. Оттуда, с порога, они и будут надзирать за узником, чтобы не нарушать конфиденциальности таинства.

Маркус выждал несколько секунд, потом, обернувшись, прочел изумление во взгляде заключенного.

– Где капеллан? – спросил заключенный в недоумении.

– Нездоров.

Коста молча кивнул. Сжимая в руках четки, он твердил вполголоса какую-то невнятную литанию. Время от времени ему приходилось вынимать платок из кармана рубашки и отирать слюну, которая текла из расщепленной губы.

– Хочешь ли ты исповедоваться перед литургией?

– С тем, другим священником мы совершали духовное странствие. Я говорил ему о своих тревогах, о своих сомнениях, а он мне читал из Евангелия. Наверное, будет лучше, если я подожду, пока он вернется.

Кроткий как ягненок, отметил Маркус. И отлично играет роль.

– Извини, я думал, тебе нравится, – сказал он, снова поворачиваясь спиной.

– Нравится – что? – растерялся Коста.

– Исповедоваться в грехах, признавать свою вину.

Коста рассердился:

– В чем дело? Не понимаю.

– Ни в чем, успокойся.

Он, похоже, утихомирился и вновь принялся молиться. Маркус надел епитрахиль и приготовился к службе.

– Думаю, такому, как ты, не пристало оплакивать пострадавших. В самом деле, с таким-то уродством это покажется гротескным.

От этих слов Коста вздрогнул, будто от удара, но постарался взять себя в руки:

– Я думал, священники тактичны.

Маркус приблизился, встал рядом, лицом к лицу.