Потерянные крылья (СИ)

— Серафим Ребекка, что вы здесь делаете? — оторопевший Адмирон сделал шаг назад, оценивая степень вреда, что эта решительная в своем стремлении растерзать каждого, кого увидит, дама может причинить. Заметив бледно-серые пёрышки за спиной, демон на миг успокоился — слухи не врали и Совет действительно лишил ее поддержки Цитадели. Но янтарные глаза, в глубине которых плескалось достойное самых глубоких кругов ада пламя, вновь заставили его собраться — с Советом или без, эта бескомпромиссная полубезумная чертовка всегда могла доставить массу неприятностей. Особенно, в таком состоянии.

— Я пришла за ним, — сквозь зубы процедила Ребекка, указывая взглядом на пустующий трон. — Спрашиваю последний раз. Где?

Адмирон уже сотню раз успел пожалеть о своем внезапном порыве ответить на предназначавшееся Виктории письмо, что одиноко лежало на ее подушке, укоризненно поглядывая на каждого обитателя чертога, что приходил в спальню госпожи для ежедневной проверки, наивно надеясь, что она может вернуться также неожиданно, как и исчезла. Он не должен был читать нервные строчки, выведенные рукой вставшей на путь искупления Ребекки — мольбы и объяснения, что та адресовала своей дочери, пробудили в нем доселе невиданное сочувствие и печаль. И вот сейчас перед ним стояли последствия опрометчивого решения, принятого на несвойственных демонам его уровня и возраста эмоциях.

Вокруг Ребекки уже начал раскачиваться воздушный водоворот — эта бестия определенно потеряла не все силы, что были даны ей Цитаделью, и судя по маниакальной решимости, с которой шептала древнее заклятые «Небесного шторма», была готова использовать все без остатка, карая тех, кто не смог защитить ее дитя. Холодная кукушка переродилась яростным серым лебедем, готовым на все ради потерянного птенца.

— Я здесь. — ровный голос и колыхание голубого огня возвестило о возвращении Владыки. — Успокойся, Ребекка. Она в безопасности. — Геральд медленно поднялся по мрамору ступеней и опустился на свой трон. Ничто не выдавало в нем прежнего безумного горя, лишь черные крылья едва дрожали, выдавая накопившуюся усталость.

— Тогда где она? — воздушные водовороты вокруг незваной гостьи успокоились, но пламя продолжало бушевать в янтарных глазах, предупреждая о готовности разнести весь чертог из-за любого неосторожного слова.

Винчесто было решил тактично удалиться, однако был остановлен тихим голосом Повелителя.

— Адмирон, останьтесь. Новости, что я принес, касаются вас не только как моего друга и советника, но и как преемника, — Геральд повернул голову к Ребекке. — Виктория в безопасности, но мы на пороге войны. Поэтому попрошу вас выслушать меня до конца.

***

Слушая ровный голос демона, Ребекка чувствовала, как остатки сил покидают ее: едва обретенная надежда на встречу с дочерью оказалась похоронена. Как ее прекрасное дитя, чьей судьбой должна была стать прекрасная вечность, могло сгинуть в пропасти? А главное, ради кого? Ради адского пса! Нет, все же они были совсем непохожи: Ребекка всегда знала, что никогда не пожертвует собой ни ради одного, ни ради миллиардов. Но вопреки всему, осознание этой разницы, что подобно пропасти разделяла их, не разъярило каменную статую Уокер. Впервые за всю свою бессмертную жизнь она оказалась по-настоящему разбита. Мог бы кто-нибудь подумать, что не болезненная потеря золотых крыльев и не позорный проигрыш у Леса Небытия, и даже не унизительная отставка из Совета уничтожат эту непробиваемую женщину и заставят обессиленной и разбитой пасть на колени? Это было невозможно, но сейчас железная Уокер лежала посреди адского чертога, корчась на каменном полу у трона ненавистного Владыки, и рыдала, потому что теперь она точно потеряла все.

Ей было плевать на чертовых демонов, ставших свидетелями этой слабости. Ей было плевать на разметавшиеся платиновые локоны, что покрылись пылью и копотью Тартара. Ей было плевать на все три мира. Ей впервые было плевать даже на себя саму. Но только не на Викторию, уже второй раз так отчаянно пожертвовавшую собой ради этого недостойного бытия. Виктория… Имя дочери обдало отчаявшуюся душу ледяным воздухом.

Ребекка Уокер не была бы собой, если бы не нашла силы встать и, с вернувшимся бесстрастием, холодно посмотрела на Геральда. «Думай, думай, думай», — чугунным молотом бились внутри мысли, затягивая напряженную паузу в дрожащий узел.