Потерянные крылья (СИ)

Ребекка неспешно подходила к массивной светлой двери, в толстых стеклах который проглядывалось мягкое пламя огня. Энергии дочери она не чувствовала, но по по глазам Геральда понимала, что Виктория внутри. Единственным, что настораживало ее едва ожившее материнское сердце, была невероятная сила, сквозившая из всех щелей — за приоткрытой створкой в небольшой уютный дом на берегу озера таилось нечто, то восхищало, пугало, будоражило и притягивало. Завоженная, она стояла, не решаясь толкнуть дверь, пока сухое едкое покашливание Сатаны за спиной не вернуло ее в мир.

Натянув самую бесстрастную из масок, бывший Серафим, борясь с дрожью в пальцах, надавила на гладкое дерево, сделала шаг вперед и ослепла.

О Первом ангеле Эсидриеле в Совете ходили легенды, подкрепленные разве что только парой истерзанных тысячелетиями свитков, да портретом на древе бессмертных в зале библиотеки Цитадели. Читая засекреченные Советом манускрипты о тайной Силе, которую древнейшему из них якобы даровал сам Создатель, Ребекка порой скрипела зубами — смеясь над глупой верой в подобное чудо и завидуя слабой вероятности реальности подобного. Но в Силе создателя не сомневалась, ибо верила — если уж кто и постигнет это сакральное знание, то она.

Впервые услышав от подчиненных об удивительных возможностях совсем недавно прибывшей на Небеса непризнанной дочери, Серафим горделиво поднимала подбородок, многозначительно кивая — ничего странного в том, что у такой невероятной нее было такое же одаренное дитя. И даже спустя время, когда Совет с уверенностью сообщил, что сила Виктории куда мощнее, чем любая, что есть в Цитадели, Уокер-старшая, не колеблясь, заявляла, что это подарок Создателя. Для нее. Ради нее. Во имя нее. Уж что-что, а лгать стальная Ребекка умела искусно, даже себе самой. Лишь недавно, разворотив черные угли своей души, она смогла вспомнить, что малышка Вики всегда была особенной. Не такой «особенной» как любой ребёнок для своей матери, а по-настоящему неземной. И вот теперь она видела причину.

Медленно потягиваясь, ее Виктория покидала теплые объятья Первого бессмертного Эсидриеля — волшебной сказки, которой вознаграждают маленьких ангелочков за послушание и добродетель. Глубокие синие глаза, исполинские серебряные крылья, укрывающие узкие плечи Вики — вот источник той силы, что ослепленная алчностью Ребекка считала по праву своей. Ошибалась. Как и любой безумец в Совете. Каждый из надутых индюков просчитался — их власть была дарована не благосклонностью Создателя, а отсутствием единственного законного повелителя Рая. И вот он, живой и во плоти, бережно заворачивает в по-деревенски простой стеганый плед поежившуюся от сквозняка Вики.

Отключив сознание, гордая серокрылая словно под гипнозом опустилась на колени, роняя на ровные доски паркета копье, не в силах держать каменную статую — величие Первого ангела словно прибило ее к полу, не позволяя поднять глаза, лишь давая немного воздуха на еле слышное «Повелитель, для меня честь». Повелитель, вопреки всем легендам, изрыгнул не молнии и белое пламя, а лишь бережно коснулся ее платиновой макушки.

— Полно, милая, вставай, напугаешь и дочь, и демонов, — мягко улыбнулся Эсидриель, поднимая Ребекку на ватные ноги. — Если ты что-то и слышала обо мне, то лишь вымыслы. Я не стою даже легкого поклона! — Первый ангел усадил потерявшую остатки сил от немыслимого откровения серафиму на диван и повернулся к демонам: Геральду, что уже обнимал разомлевшую от тепла Вики и застывшему на пороге Сатану, из которого, казалось, выпустили весь воздух. — Странная компания, однако, у меня собралась.

Прошло не больше минуты, но в этом удивительном месте, наполненном благодатью и спокойствием, время словно застыло.

— Ребекка, ты так и не сказала, зачем мы пришли сюда в таком действительно неожиданном составе, — единственным, кто решился нарушить тишину, стал Геральд. — Для чего мы притащили сюда змея?

Очнувшись и собравшись с силами, серафима медленно, словно всплывая из глубин, поднялась и подошла к дочери — Вики продолжала прижиматься к своему демону, упорно не смотря на мать. Ребекка не винила ее — она так и не получила длинного письма, в сумбуре сожалений которого можно было уловить лишь горькое «прости». И сейчас железной Уокер предстояло самое тяжелое в обеих ее жизнях — она должна была сказать это вслух.

— Прости меня, Виктория, — выдохнула Ребекка, смахивая непрошеную влагу с ресниц. — Я действительно обезумела за годы, проведенные там, где мне на самом деое было не место. Прости. И позволь мне все исправить.

Девушка нерешительно взглянула на мать: безучастные янтарные глаза, которые та помнила по двум страшным встречам, действительно смотрели иначе: в них плескалась невиданная доселе печаль. И если Геральд смог простить предательство, то она может забыть безумие.

— Я прощаю тебя, — спустя мучительную для обеих паузу прошептала Вики. — Ты свободна от этой ноши.

— Соня… — выдохнула Ребекка давно забытое прозвище и притянула дочь к себе. — Ты не пожалеешь.