Потерянные слова

Мы шли медленным шагом, и, несмотря на прохладную погоду, по лицу Лиззи стекала струйка пота. Я думала о словах, которые узнала от Мейбл, Лиззи и других женщин — тех, которые потрошили рыбу, кроили одежду, мыли дамские уборные на улице Магдалины. Они высказывали свое мнение подходящими для них словами и с благоговением смотрели, как я записываю их на листочках. Я ценила их слова и прятала в сундуке, чтобы спасти. Но от чего спасти? Я боялась, что их найдут и посчитают ненужными? Или это были мои собственные страхи за себя?

Я никогда не мечтала, что люди, дарившие мне слова, увидят их еще где-то, а не только на моих листочках, но сейчас я поняла, что эти слова никто и никогда не прочитает, кроме меня. Женские имена, записанные с такой аккуратностью, никогда не будут напечатаны. Их слова и предложения навсегда потеряются, как только я о них начну забывать.

Мой «Словарь потерянных слов» был не лучше решетки Дамской галереи Палаты общин: он скрывал то, что следовало бы видеть, и молчал о том, что следовало бы слышать. Когда Мейбл не станет и меня не станет, чемодан превратится для слов в обыкновенный гроб.

* * *

В комнате Лиззи я открыла сундук и положила слова Мейбл среди тайных правок мистера Данкворта. Я удивилась тому, какую большую коллекцию слов уже собрала.

С тех пор как я обнаружила ни с кем не согласованные исправления мистера Данкворта, я стала просматривать все гранки, которые должна была относить мистеру Харту, но при этом я открепляла исправления только в том случае, если считала, что они не добавляют ничего нового к исходным определениям.

Я начала следить за ним. Я наблюдала, как он ищет на полках листочки или книги, как советуется с доктором Мюрреем или подсаживается за сортировочный стол к кому-нибудь из помощников, чтобы задать вопросы. Я замечала, как он косится на их листочки, но никогда не видела, чтобы он записывал в них что-то своим карандашом. Однажды мистер Данкворт появился в Скриптории рано утром, когда я еще сидела с Лиззи на кухне и допивала свой чай. Папа ушел вместе с доктором Мюрреем на утреннее собрание с другими редакторами в старое здание Музея Эшмола.

Я увидела, как мистер Данкворт вошел в Скрипторий и стал пролистывать отредактированные гранки, которые лежали в корзине у двери.

— Лиззи, смотри, — сказала я, и она тоже подошла к окну кухни.

Мы обе видели, как мистер Данкворт вытащил страницу из пачки гранок и карандаш из нагрудного кармана.

— Ты не единственная в Скриптории, у кого есть секреты, — сказала Лиззи.

Я решила сохранить тайну мистера Данкворта. Теперь он мне нравился даже чуть больше прежнего.

Когда я заглядывала в сундук, я видела слова Мейбл, лежащие рядом с его аккуратным почерком. Ей бы это понравилось, а ему — нет. Я иногда перечитывала их листочки. «Не совсем верно», — написал он на заглавном листочке, над которым, как я знала, работал мистер Свитмен. Оказалось, что только правки доктора Мюррея ускользали от его пристального внимания. Он перечеркнул определение мистера Свитмена и написал свое — ничуть не лучше, на мой взгляд, зато на два слова короче. Я переписала на новый листочек вариант мистера Свитмена, а исправление мистера Данкворта положила к себе в карман. Было занятно сопоставить его с детским корявым почерком Мейбл. Очевидно, нарезать листочки ей помогла миссис Стайлз, что придавало им еще большую ценность.

Я перечитала определение для слова morbs. «Не совсем верно», — подумала я. Ни Мейбл, ни я не страдали душевным недугом. Печаль была, но не всегда. Я достала карандаш из кармана и внесла исправления.

MORBS

Временная печаль.

«У меня есть morbs, у тебя есть morbs, и даже у мисс Лиззи есть morbs… Женская доля такая».

Мейбл О’Шонесси, 1908

Я положила листочек и фигурку Талиесина в сундук.

* * *

В следующую субботу я снова отправилась с Лиззи на Крытый рынок. Там, как всегда, было полно народу, но мы пробились сквозь толпу.

— Померла! — крикнула из своего лотка миссис Стайлз, увидев нас. — Вчера унесли ее.

Она взглянула на меня, а потом отвернулась, чтобы поправить гвоздики в ведре. Мы с Лиззи смотрели на ящики Мейбл.

— Она перестала кашлять, и я подумала: ну наконец-то, тишина. Только уж слишком тихо было, — миссис Стайлз перестала трогать гвоздики и вздохнула так тяжело, что ткань одежды натянулась на ее согнутой спине. Она выпрямилась и посмотрела на нас. — Бедняга. Когда мы спохватились, она была мертва уже несколько часов, — цветочница переводила взгляд то на меня, то на Лиззи. Ее руки разглаживали фартук, а на губах была заметна мелкая дрожь. — Жаль, я не сразу неладное почуяла.

Место Мейбл было уже занято. Соседние лавки расширились, чтобы захватить пустое пространство. Я стояла не двигаясь минуту или час — не знаю сколько — и не могла понять, как Мейбл помещалась там со своими ящиками. Никто из прохожих не замечал, что ее больше нет.

Май 1909