Потерянные слова

— Я не выхожу ночью на улицу, чтобы бить окна, если ты спрашиваешь об этом, — сказала она. — Но я не боюсь открыто называть себя суфражисткой.

— Я думаю, что не смогла бы делать то, что делают эти женщины.

— Морить себя голодом или нарушать общественный порядок?

— Не смогла бы ни того, ни другого.

Росфрит остановилась посреди лестницы и повернулась ко мне.

— Думаю, я тоже. Представить себе не могу… ну, ты прочитала статью. Но воинственность — не единственный способ, Эсме.

Росфрит двинулась дальше, а я последовала за ней, отставая на две ступени. Мне так много хотелось спросить у нее, но, несмотря на то что мы обе выросли под тенью Словаря, я чувствовала, что мы жили с ней в разных мирах.

Мы постояли немного у дверей кухни, наблюдая за дождем.

— Лучше я одна побегу, — сказала Росфрит, — а ты сегодня уже достаточно намокла, поэтому пережди ливень в тепле. Нам нужно беречь тебя от простуды.

Она раскрыла свой зонт и побежала к Скрипторию.

Лиззи стояла у плиты.

— Посмотри на свое лицо, Эссимей. Что стряслось?

— Газеты, Лиззи. Ты пришла бы в ужас от того, что там пишут.

— Мне и газеты читать не нужно, рынка вполне хватает.

Лиззи подбросила уголь в огонь и захлопнула тяжелую чугунную заслонку. Она с трудом выпрямила спину.

— Там говорят о том, что случилось с суфражистками в Бирмингеме?

— Да, говорят.

— Люди выражают свое недовольство? По поводу голодовки и принудительного кормления?

— Некоторые выражают, — ответила Лиззи и стала складывать нарезанные овощи в большую кастрюлю. — Другие говорят, что они все делают неправильно, что мухи лучше ловятся на мед.

— Но считают ли люди, что суфражистки заслужили эти пытки?

— Некоторые считают, что нельзя обрекать их на голодную смерть.

— А ты что думаешь, Лиззи?

Она подняла красные и слезящиеся от лука глаза.

— Я бы не решилась на такое.

Она не ответила на мой вопрос, но я бы сказала то же самое, если бы была честна с собой.

* * *