Потерянные слова

Меган. Мег. Меггимей.

У Нее есть имя, и Она прекрасно развивается. Это все, что я хотела знать. Это все, что я могла держать в себе, не разрываясь на части.

Прошли еще два Ее дня рождения. Меган исполнилось три, потом четыре. Рассказ о Ней стал частью ежегодного подарка Дитте, как когда-то история о Лили. Ее первые шаги, Ее первые слова. Книга, подаренная Дитте, откладывалась в сторону, а ее новости быстро вылетали из головы. Я с трудом возвращала себя в повседневную жизнь.

Декабрь 1912

Из года в год время оставляло на Скриптории свои следы. Все выше росли книжные стопки, появились новые ячейки, и стеллажи создавали укромный уголок для старого стула, который Росфрит принесла из дома. Мистер Мейлинг любил уединяться там для изучения иностранных текстов. Бороды помощников седели, а у доктора Мюррея она стала еще длиннее.

Скрипторий никогда не был шумным местом, но в нем жила мелодия звуков, которые создавали успокаивающий гул. Я привыкла к скрипу перьев, шелесту бумаги и разочарованным возгласам, по которым можно определить человека, как по отпечаткам пальцев. Если доктор Мюррей был встревожен каким-то словом, он кряхтел, вставал со стула и подходил к двери, чтобы вдохнуть глоток свежего воздуха. Мистер Данкворт начинал постукивать своим карандашом в такт своим мыслям. Папа вообще затихал. Он снимал очки и тер переносицу, потом подпирал подбородок рукой и поднимал к потолку глаза, как делал это иногда за ужином, когда наш разговор ставил его в тупик.

У Элси и Росфрит был свой набор звуков. Мне нравилось слышать, как края их юбок скользят по полу и подметают случайно упавшие листочки. «Какая неожиданная удача», — думала я и внимательно следила, где они остановятся, чтобы потом забрать листочки, если меня кто-нибудь не опередит. Девочки Мюррея — я иногда их так про себя называла, хотя нам всем уже перевалило за тридцать — освежали воздух лавандой и розой, и я вдыхала его с наслаждением, чтобы избавиться от запаха небрежной гигиены мужчин.

Время от времени в Скриптории наступала тишина, и он полностью становился моим. Такое случалось обычно перед выходом новой брошюры, когда все редакторы и старшие помощники собирались в старом здании Музея Эшмола, чтобы разрешить последние разногласия, а Элси и Росфрит не упускали возможность куда-нибудь отлучиться.

Заполучив Скрипторий в свое распоряжение, я обычно ходила между столами и книжными полками в поисках затерянных листочков, однако в то утро все пошло не так. Свой утренний перерыв на чай я провела в комнате Лиззи, разбирая листочки. У меня появились новые женские слова, над которыми мне хотелось поработать.

Я подняла крышку стола и взяла коробку из-под обуви, которую использовала как ячейку для собственных слов. Она была заполнена наполовину маленькими стопками листочков, скрепленных вместе. В каждой из них были записаны слова, их значения и цитаты от разных женщин. Я разложила новые слова у себя на столе. Для некоторых я уже написала определения, а для других мне еще нужно было оформить заглавные листочки. Эту часть работы я любила больше всего: рассмотреть все значения слова, выбрать из них то, которое станет главным, и придумать определение. Я никогда не оставалась одна, разбирая свои листочки. Меня сопровождали голоса женщин, которые называли мне эти слова. К Мейбл я прислушивалась дольше всех, чтобы убедиться, что правильно поняла ее, и, когда у меня получалось, в моем воображении всплывала ее беззубая улыбка.

Подушка для иголок, которую мне подарила Лиззи, теперь жила у меня в столе. Я вытащила из нее булавку, чтобы скрепить листочки для слова git[52]. Тильда была первой, от кого я услышала это слово, но Мейбл использовала его всякий раз, когда говорила о мужчинах, которые ей не нравились. Даже Лиззи произносила его время от времени. Значит, оно было оскорбительным, но не вульгарным. Мейбл никогда не называла так миссис Стайлз, следовательно, оно относилось только к мужчинам. Я сколола булавкой уголки листочков и стала придумывать определение.

— Что это?

Булавка уколола мой палец, заставив меня охнуть. Я подняла голову. Мистер Данкворт стоял рядом и смотрел на кучу листочков, застилавших мой стол. Ничем не прикрытые и беззащитные слова, которыми я не должна была заниматься в рабочее время.

— Ничего особенного, — ответила я, сгребая их в кучу и улыбаясь ему. Я понимала, насколько глупо сейчас выглядела: взрослая женщина, прижавшаяся к школьной парте.

Мистер Данкворт наклонился поближе, чтобы рассмотреть слова. Я попыталась отодвинуть свой стул назад, но у меня не получилось. Он продолжал пялиться на мои листочки.

— Если ничего особенного, почему вы ими занимаетесь? — спросил он, склоняясь надо мной так низко, что мне пришлось отстраниться от него.

Он взял одну стопку листочков.