Потерянные сокровища

От этого взгляда Кейт стало дурно. Она подхватила локон, свисающий ей на брови, и принялась старательно заправлять его за ухо. Она знала, что сейчас начнется, и лихорадочно подыскивала способ сменить тему. Все что угодно, лишь бы предотвратить предстоящее объяснение.

Но было уже поздно.

— Извини, господи, мне так жаль, — пролепетала Белла дрожащим голосом и положила руку на руку Кейт, держащую пуговицу-кулон. — Нет ничего ужаснее, чем потерять ребенка.

Все горе и вся вина, которые Кейт старалась захоронить в течение трех лет, вдруг вновь вскрылись и обострились. Она вспомнила крошечное бледное личико своего младенца, выглядывающее из пеленок, головку, увенчанную островком густых темных локонов — таких же, как и у нее, как и у Эсси. Вновь ощутила божественный запах новорожденного. Пурпурные губы. И глаза, которые никогда не открылись.

Вся левая сторона ее тела заныла. На этой стороне она пролежала тогда на больничной койке всю ночь, обняв своего младенца и прижимая его к себе, будто пыталась вдохнуть в него хоть немного жизни.

Джонатан просидел ночь на стуле в углу палаты, зажав голову между колен, лишенный дара речи. Все годы его изучения медицины теперь давили на него ледяной глыбой вины. Кейт понимала, что ей следовало бы поговорить с ним, попытаться утешить, объяснить, что он не виноват. Показать, как он дорог ей. Но что она могла сделать? Все слова испарились.

Акушерка все видела и все поняла. Она ничего не говорила, просто час за часом сидела рядом с Кейт, положив руку ей на плечо, сдерживая ее рыдания, пока у Кейт не иссякли слезы. Этот простой жест помог Кейт сохранить связь с этим миром в самую мрачную ночь ее жизни.

В конце концов Кейт заставила себя поднять голову, подставив лицо последним лучам заходящего солнца, смогла вдохнуть и выдохнуть пьянящий аромат летнего воздуха и только тогда открыла глаза, сморгнув слезы с ресниц.

Этот прием она выработала за последние три года. Утереть слезы, загнать печали обратно в бутылку и наглухо запечатать пробку. Порой горе обрушивалось на нее с сокрушительной силой в самый непредвиденный момент. Сродни тому, как получить оглушающий удар по голове во время беспечной прогулки по улицам. Порой это походило на ласковый отлив прибоя, увлекающий тебя на дно океана. Ее врачи твердили, что со временем горе притупится. Настаивали, чтобы она продолжала идти по жизни своей дорогой. И не винить себя.

Но как куда-то идти, когда столько потеряно?

Как быть матерью без ребенка?

Кейт вдруг подумала об Эсси. Возможно, она не распространялась о своей жизни в Лондоне, потому что получила там душевную травму. Так зачем разговорами бередить старую рану и распалять утихшую боль? Достаточно просто проживать день за днем.

Кейт сглотнула, кашлянула, прочистив горло, но по-прежнему не смогла ничего сказать. Она думала о своем дневнике, спрятанном на дне ее сумки. Она всегда носила его с собой, но практически никогда не открывала. Он не был нужен ей. Та беззаботная личность, купившая себе дневник, чтобы вести записи о своей беременности, превратилась в призрак. Как и черно-белые снимки УЗИ, которые она вложила в дневник на память.

— Все хорошо, — осмелилась произнести Белла, ее теплая ладонь все еще лежала на руке Кейт.

Глядя на руку сестры, Кейт вспомнила, как Джонатан вот так же сжимал ее руку, пытаясь утешить, когда уже не осталось слов, лишь слезы и тишина. Было еще одно рукопожатие, последнее, когда он пришел вернуть ключи от дома на Луисбург-сквер, уезжая в Новую Зеландию. Их брак лежал в руинах, не подлежащий восстановлению.

Кейт встретилась взглядом с Беллой и смогла слабо улыбнуться.

— Мне так жаль, что ты потеряла Ноя.

Да, это так. Их Ной. Их дорогой мальчик.

* * *

Подошел официант и пригласил в зал, где для них освободился стол. Как только они сделали заказ, Белла поинтересовалась:

— Ты давно разговаривала с Молли?

— Мы переписывались.

— Она беспокоится. Думает, что ты избегаешь ее.

— Что? Да это нелепость! Просто я часто в разъездах… у меня проект за проектом.

— Это-то ее и беспокоит. И меня, если честно. Естественно, никто из нас не застрахован от превращения в трудоголика, — Белла сделала глоток вина. — Но ты трудишься в поте лица, потому что тебе это нравится? Или потому что не можешь оставаться долго на одном месте? Да, бывают случаи, когда присутствуют оба мотива. Но, насколько я могу судить, ты пустилась в разъезды, как только ушел Джонатан.

Кейт кивнула и тихо прибавила:

— Ничего не могу с собой поделать. Это эгоистично, но когда я вижу Эмму…

Белла снова сжала руку Кейт:

— Я понимаю, это очень больно. Вы родили с разницей в несколько месяцев, и теперь ее день рождения напоминает тебе…

— Я очень их люблю, обеих… И Джессику тоже… Но когда я смотрю на ее семью… Я… я не могу не думать о своей… не могу забыть.