Потерянный рай

Нура согласилась с моим распоряжением лишь ради того, чтобы подать пример и признать на людях мой авторитет, но я понял, что даже с риском для жизни она предпочла бы, как и я, наблюдать за развитием событий.

Ветер и Волна соперничали в злобной напористости. Стоило одной опасности оставить нас, тут же ей на смену приходила другая. Когда, подброшенные Волной, мы поднимались почти на сто локтей и оказывались наверху, Ветер заставлял нас вертеться в воздухе. Когда мы вновь опускались, ныряя с гребня в пустоту, страшась повреждения судна и тотчас изумляясь, что мы все еще целы и стоим на палубе, после очередной волны, перехлестнувшей через борт, порывы Ветра тотчас принимались раскачивать нас. Едва волны отказывались растерзать наш плавучий дом, Ветер изощрялся, чтобы повалить нас набок.

Четыре других челна один за другим исчезли в пучине. Малые размеры сделали их легкой добычей, они превратились в метательные снаряды, которые взлетели в небо, и возвращение стало для них роковым. Волна и Ветер живо расправились с ними. Но наше судно сопротивлялось.

Как долго оно продержится?

Барахтаясь во взбесившихся мутных водах, мы неслись в бездну, подгоняемые безумием течения и волнением воздуха. Мы без контроля, вне всякой видимости, уверенные разве что в самом худшем, мчались вперед.

– О нет! – простонал Барак, указывая на полоску земли, куда нас несла Волна.

Я не понял, о чем он.

Сдавленным голосом он уточнил:

– Пещера Охотниц.

Волна с головокружительной скоростью мчалась на утес розового камня, внутри которого мне довелось пережить столь пленительные ночи.

Избежит ли Волна столкновения или же разобьется о розовую скалу?

Мы двигались на каменную стену. Она пугающе быстро приближалась. Бушующая Волна несла нас прямо на нее. Никакой возможности ни притормозить, ни обогнуть препятствие. Скала росла, будто ожидая, когда мы столкнемся с ней.

И тогда я стал свидетелем сцены, воспоминание о которой веками не дает мне покоя. По тропе вдоль гребня обрывистого склона скакала на лошади женщина. Так быстро, что конская грива и женские волосы сплетались и развевались на ветру. Я явственно ощутил, что мышцы скакуна и наездницы тревожно напряжены.

Женщина внезапно повернула голову в мою сторону, чтобы взглянуть на наступающую на нее Волну.

Сердце вздрогнуло у меня в груди. Я крикнул:

– Тита!

Она продолжала свое отчаянное бегство, сжимая бока коня ногами, чтобы его подстегнуть. Разве она могла меня услышать, глухонемая Охотница?

В своем страстном упорстве рассечь воздух она была величественна и нелепа. Ей не уйти от Волны, которая неизбежно поглотит ее, однако она не принимала поражения и была готова биться до конца – непримиримая, великолепная, неукротимая.

Подавшись вперед, я разглядел, что животом Тита что-то прижимает к спине коня: она затеяла эту сумасшедшую гонку в стремлении спасти своего ребенка.

Охотница в последний раз обернулась к Волне, готовой поглотить ее. Заметила ли меня? Сегодня, когда я пишу эти строки, я по-прежнему убежден, что да. Это подтвердил ее поступок. Иначе его можно было бы счесть безумием. Да, она меня заметила! Ее испуганные глаза вспыхнули, она узнала меня, она испытала мгновенный прилив надежды. Иначе как объяснить, что она схватила младенца и неожиданно с немыслимой силой метнула его как можно выше и дальше в сторону нашего судна?

Она успела только проследить его траекторию, убедиться, что я на лету поймал ребенка, и Волна, накрыв, унесла ее в свои бурные глубины.

Я взглянул на младенца в своих руках.

Он не хныкал. Он таращил кроткие глазки, не ведая о жестокости этого мира.

Я улыбнулся ему. Он ответил мне тем же. Так я познакомился со своим сыном…

Что произошло? Внутри у меня все оборвалось. Притом что я отважно преодолевал самые разнообразные трудности, доверчивое личико малыша совершенно потрясло меня. Не в силах сдерживаться, я разрыдался.

Потом небо заволокло, и все погрузилось во тьму.

* * *

Ни луны, ни звезд.

Непроницаемая тьма. Черно вверху. Черно внизу.

И Ветер, Волна, грохот, скорость…

Не знаю, что повергает в больший ужас – зримая опасность или невидимая. С одной стороны, темнота, казалось, усиливала шум и удары, превращая скрежет и поскрипывание в рычание и рев, а толчки и качку – во взрыв. С другой – она давала передышку глазам, которые в течение дня были натружены, измучены и пресыщены увиденным.

Мы двигались наугад, раскачиваясь на предательски неустойчивой поверхности.

Барак взял у меня младенца и устроил его в безопасности в нашем жилище, где уже находилась семья Влаама, который последовал за нами.