Потерянный рай

– Ты требуешь, чтобы я заговорил? Я заговорю.

Дерек с высокомерной улыбкой взглянул на меня:

– Но тебе не удастся заставить меня замолчать.

Следовало принять решение. Без малейшего колебания я выхватил кинжал. Раз он вредит нам, раз он вредит мне, я устраню его.

Заметив готовое обрушиться на него оружие, он в ужасе крикнул:

– Ты мой брат!

Моя занесенная рука уже готова была вонзить кинжал, однако в последний момент я отвел клинок, так что тупой удар пришелся Дереку в грудь и оглушил его.

Я схватил его за горло и принялся трясти:

– Что ты сказал?

Он не двигался, пот крупными каплями стекал по его искаженному страхом лицу. Он пробормотал:

– Ты мой брат.

Готовый придушить его, я заорал:

– Ты лжешь!

Он всхлипнул и, захлебываясь рыданиями и заикаясь, промямлил:

– Клянусь тебе. У меня есть доказательство – отметина.

Он взглядом указал на мои сросшиеся пальцы: точно такие же, как у него:

– Я первый сын Панноама.

Я колебался. Он это почувствовал и, проглотив слезы, нашел в себе силы добавить:

– Моя мать зачала меня с Панноамом.

– Когда?

– До тебя. До того, как он познал Елену.

– Я тебе не верю.

– Я твой старший брат, Ноам.

Я с отвращением отпустил его шею, оттолкнул это воняющее страхом, подлостью и притворством тело и прижался к стене, склонив голову к согнутым коленям, словно наказанный ребенок, и бормоча: «Нет, нет, нет».

Дерек выровнял свистящее дыхание, много раз прочистил горло, сплюнул, кашлянул, после чего наставил на меня указательный палец:

– Тебе потребовалось столько времени, чтобы понять! А вот я понял сразу, как увидел тебя.

Мысленно я спрашивал себя: а что, если на самом деле какая-то часть меня тотчас догадалась, тогда как другая немедленно отвергла эту мысль?

– Ты, Дерек, разумеется, не тот брат, о котором я мечтал.

Мои слова сразили его наповал. Никогда прежде я не ранил его так сильно – даже когда называл лжецом и вором.

Он отполз от меня как можно дальше и, по-прежнему задыхаясь, остался лежать на полу.

Я властно потребовал:

– Сообщи мне подробности.

Он поднял глаза, внимательно посмотрел на меня, но все не начинал говорить. Однако после нескончаемого молчания сдался:

– Я бастард и…

– Я полагал, что это слово не произносят в твоем присутствии.

– Это так. Только я один могу произносить его. Так вот, я бастард, зачатый моей матерью не с мужем, а с другим мужчиной. Нелепое слово, подразумевающее вину, первородный грех и низшее происхождение. Однако я испытываю огромную гордость, что происхожу от Панноама и своей матери. Я сын знаменитого вождя и супруги вождя.

Эти заявления придали ему сил, и он продолжал:

– Азриэль, мой названый отец, это знал и воспринял хорошо. Во-первых, его сын Влаам родился прежде меня и должен был унаследовать его власть. Азриэль тотчас простил мою мать, потому что был… как бы это сказать? Он был…

– Влюблен в твою мать! – подсказал я, раздраженный тем, что он пасует перед очевидностью.

Он хихикнул:

– Скорей, влюблен в Панноама! Да, чем больше я об этом размышляю, тем больше уверен, что Азриэль втюрился в твоего папашу. Моего папашу. Нашего отца.

– Прекрати нести чушь!

– Да говорю же тебе, он никогда не переставал ни говорить с ним, ни принимать его. Рядом с Панноамом он всегда как-то светлел, настойчиво добивался его советов, ценил их – он наверняка хотел бы что-нибудь с ним замутить. Как женщина… Уверен, что он бы поступил как моя мать… Азриэль никогда не упрекнул меня в моем происхождении, обходился со мной ласково, очень ласково, как со своим сыном, даже лучше. Спроси Влаама! Из-за предстоящего наследования Влаама воспитывали в суровости, так что он наверняка порой желал, чтобы Азриэль относился к нему так же тепло, как ко мне. Я подозреваю, что мой названый отец почитал за честь растить в своем доме сына Панноама…

Он помрачнел.

– Я обожал своего названого отца. Добрый человек. Ничего общего с Панноамом. Скажешь, нет?

В ожидании ответа он уставился на меня. Я уклонился от его взгляда. У меня не было желания обсуждать Панноама. Ни с кем. И уж тем более с ним. Я сменил тему:

– Ты встречался с Панноамом?

– Он приходил трижды. Когда мне был год. Потом пять. И еще раз, когда мне уже исполнилось девять. Я помню его последний визит. Он…

Дерек погрузился в свои воспоминания. Я поторопил его:

– Ну и?

– Ну и ничего!

Он принялся беспорядочно молотить кулаками по переборкам вокруг себя. Удары заменяли слова. Потом устало пробурчал:

– Ненавижу Панноама. Гнусный человек. Я бы все отдал, чтобы не иметь с ним ничего общего.

У него на глаза выступили слезы. Меня внезапно охватило сочувствие к нему.

– Что он тебе сделал?

С искаженным лицом Дерек рухнул на палубу.

– А тебе? Мерзости, как и мне! Он не мог этого не делать. Его жажда власти и эгоизм были превыше всего.

– Ты прав, – против воли признал я. – Мне потребовалось столько времени, чтобы догадаться.

– А я понял в девять лет.