Потерянный рай

– Дорогая моя, почему бы она на нас напала? – возмутился Барак. – Потому что она сильнее?

Несмотря на напряжение – от напряжения – в ответ на возмущение Барака мы улыбнулись. Он был обидчив и любые высказывания про гигантов воспринимал как нападки на него самого, так что теперь пылко продолжал:

– Надоело слушать эти глупости! С чего вдруг крупному зверю быть злым? У гиганта нет необходимости кусаться, Нура. Самые злющие – это чаще всего хилая мелкота! Больше опасайся клопа или комара, чем меня!

– Мы говорили не о тебе, Барак, а о том чудовище, – ответил я, с трудом сдерживая улыбку.

– «Чудовище», ишь как вы его! Мне это ваше чудовище представляется очень даже привлекательным. Видели его кожу? Блестящая, великолепного серого цвета, чуть светлее по бокам… А хорошенький плавник там, где кончается спина? Мне это ваше чудовище нравится. Я бы даже не прочь побултыхаться с ним вместе.

– Ну так ныряй, Барак! – воскликнул я.

Его неистовый порыв остыл, когда он вгляделся в грязную воду, взбаламученную таинственным созданием. Барак проворчал:

– Потом.

– Потом, – согласился я. – Не стоит его пугать. Он ведь никогда прежде не видел зверушки вроде тебя!

– Это уж точно, – озорно подтвердила Нура.

Нас охватило веселье. Умеющий сохранять достоинство Барак смеялся вместе со всеми.

Радостный огонек мелькнул в глазах Тибора, который по-прежнему следил за чудовищем.

– Прекрасная новость, друзья мои. Если здесь водится такая рыба, это означает, что есть и множество других.

– То есть как?

– Что едят рыбы? Рыбу. Мы плывем над миром, где подобные пожирают подобных. У нас под ногами большие пожирают маленьких. Скоро будем рыбачить.

Убежденные в справедливости подобного рассуждения, мы согласились. Вглядываясь в белеющий горизонт, Нура вздрогнула:

– Папа, а как это Озеро так быстро создало подобное животное?

– Это…

Тибор развернулся и, покидая нас, бросил:

– Спросите Дерека. Нет такого вопроса, на который у него не нашлось бы ответа. Людей, которые ничего не знают, определяют именно по этому признаку: они знают все!

Вечером Мама сообщила мне, что ребенок больше не страдает: Прок уснул в ее объятиях вечным сном. Как это часто бывало в трудные моменты, она не плакала – обычно она проливала потоки слез в самых безобидных ситуациях; Мама просто оперлась на меня, чтобы не упасть. Ее лицо, обрамленное серебристыми волосами, которые она теперь взбивала больше, чем прежде, выражало глубокую усталость и изнурение, которое поражает не только тело, но и дух.

– Нам следовало бы отдать Прока Озеру, – предложила она. – Он соединится со своими отцом и матерью, которые уже там.

Верила ли она в то, что говорила? Поплывет ли неподвижный одеревенелый мальчонка прямиком к своим родителям, спокойно поджидающим его на дне? По ее пустому взгляду я догадывался, что Мама ничуть не верит в этот идиллический исход, просто она борется с хаосом и отвергает произвол, который порождает и губит нас, и пытается делать хоть что-то для поддержания духа. Да, она продолжала заботиться о малыше, о своей дочери, о зяте: а поскольку они теперь могли жить только в желаниях, в воображении и в символах, она желала, воображала и мыслила символами.

Она как будто услышала мои мысли.

– Что ты об этом знаешь, Ноам? Никто не знает.

– Разумеется. Смерть остается незнакомкой.

– Тем лучше!

– Тем лучше?

– Ее раскрашивают в роскошные цвета. Ее считают честной и справедливой. А она, может быть, сволочь!

– Согласен, Мама: мы отдадим Прока его родителям в Озере.

– Да, и это будет нашим способом непрестанно любить их.

Тут появился Дерек. Он внимательно посмотрел на мальчика:

– Хотите, я о нем позабочусь? Прочитаю над ним молитвы и, согласно обрядам, доверю ребенка Озеру.

О каких обрядах он говорил? О древних, которые сохранял, или новых, которые сам же изобретал?

Мама изучающе взглянула на него. Так же как я, она испытывала к нему инстинктивное недоверие. Как бы она отреагировала, если бы узнала, что общается с сыном Панноама, которого тот зачал с другой?

Ей очень хотелось отказаться, но она так устала, что приняла предложение Дерека, которое снимало с нее тяжелые хлопоты.

Дерек взглядом спросил у меня разрешения унести Прока. Я тоже согласился.

– Прошу тебя, Дерек, действуй деликатно. Чем меньше народу увидит, как его тельце погрузится в воду, тем лучше будет всем.

Дерек благоговейно подхватил труп из рук Мамы.

Необъятность – это не полное, но верное имя пустоты. В изобилии воды, избытке пространства и вакханалии света я видел только то, чего там недоставало, – почву, опорную точку. Я воспринимал теперь лишь отсутствие насущного. Я превратился в детектор небытия.

Подобно моим товарищам, я жил в ограниченном пространстве, в окрестностях сжатого горами Озера, и не интересовался тем, что находится в нескольких днях пути оттуда. Я не знал ни пустыни, ни моря, ни океана. Я жил в мире, имевшем центр и пределы. В обширном саду блаженства.