И вот теперь я, потеряв управление, скитался по бескрайней поверхности. Я размышлял, кто здесь чужой? Вода? Мы? То я полагал, что вода, завоевательница, захватчица, экстремистка – та, что все разрушила и изгнала нас; а то считал посторонними нас – единственных телесных и твердых в текучей среде.
В то утро, страдая от жажды, я завидовал солнцу, которому не нужно пить.
Стоя подле меня, Нура смотрела в небо:
– Облака собираются. Вон там. Немного, но все же…
– Что ты нам сулишь, Нура? Бурю?
– Дождь. Чтобы набрать чистой воды.
Я обнял ее. Она никогда не жаловалась, она искала решения. В противоположность прежней Нуре – избалованной, жадной до нарядов и украшений, переживающей из-за мельчайших неудач, которые чрезмерно раздражали ее, – она демонстрировала отменное здоровье и делилась с другими своей энергией. Однако минувшей ночью нам не удалось заснуть после звука падения преданного волнам детского трупа. Не признаваясь в этом, мы оба думали о неопределенном будущем, о наших любовных объятиях, которые, как бы крепки они ни были, не брюхатили Нуру. Она вскользь заметила мне:
– Мое чрево проявляет мудрость. Оно никому не даст приюта, покуда мы не сойдем на твердую почву.
Разумеется, она была права… Мама рассказывала мне о женщинах, которые, вступая в половые сношения, не беременели, потому что внутренняя неуверенность мешала их чреву проявить свою фертильность.
Потирая руки, к нам подошел Дерек. Он явно был крайне взбудоражен.
– Ноам, у меня хорошая новость!
Я так отвык от подобных заявлений, что ушам своим не поверил:
– Что ты сказал?
Глаза его сверкнули, он нетерпеливо повторил:
– Хорошая новость. Когда я в хлеву доил коз для Хама, то заметил, что один муфлон умер.
– Так чем же хороша эта новость?
– Мы сможем поесть мяса, Ноам. Я приготовлю огромное блюдо из кусков муфлона с растениями, которые вы соберете вокруг судна.
Нура удивилась:
– И какую же воду ты возьмешь?
– Соленая вода только улучшит вкус рагу!
В предвкушении он облизнул губы. Нура радостно засмеялась. Я похвалил его:
– Спасибо, Дерек. Очень хорошая новость.
– Позволь мне готовить в одиночку. Не проболтайся. Чтобы мне не мешали. Ладно? Тогда я организую великолепный пир! У всех поднимется настроение.
Я живо согласился. Нура благодарно сжала мой локоть.
И вновь я порадовался человеколюбивой стороне Дерека, этой несуразной птицы, способной на худшее и на лучшее.
Как Панноам.
Как я?
Обед получился самым веселым из всех, что мы знавали после катастрофы. Дерек готовил тайком – хотя ему не удалось скрыть дымок, – и, когда он принес котел на палубу, наши товарищи глазам своим не поверили.
Никто не осмеливался протянуть руку к блюду, даже Барак, всегда готовый подкрепиться, – столь драгоценным, столь чудесным представлялось нам это изобилие вареного мяса и овощей.
– Угощайтесь! – пригласил Дерек. – У нас останется еще и на вечер, и на утро.
Тибор порекомендовал нам как следует жевать и медленно глотать пищу. Не знаю, последовал ли хоть кто-нибудь его совету.
После этого пиршества все, кто на палубе, кто внутри дома-корабля, разбрелись для сиесты, тем более необходимой, что нас изматывало беспощадное солнце. Без единого глотка свежего воздуха, во влажной духоте мы лежали неподвижно и исходили по́том.
Нура упросила меня уступить ей комнату, чтобы она могла получше вытянуться; меня это устраивало, потому что я уже почти заснул в тенистом уголке, который обнаружил на палубе.
Мы дремали, когда вдруг раздался крик. Я резко очнулся, побежал и едва не сбил с ног Нуру. Чтобы сдержаться, она прижала руку ко рту. Она смотрела на меня страдальчески.
– Нура, что случилось?
– Проходя мимо комнаты Дерека, я захотела поблагодарить его, наклонила голову и…
– И что?
– И увидела его спящим, обнаженным.
– Ну и что?
Она в сомнении взглянула на меня. Я пошутил:
– Ты что, впервые видишь обнаженного мужчину, Нура?
– Он… он…
Она пыталась объяснить, что вызвало ее крик. Я подсказал:
– Он такой отвратительный?
Она внимательно посмотрела на меня, поразмыслила и передумала.
– Не важно. Пойду отдохну.
– Я тебя провожу?
– Нет!
Она ответила мне злобно – как в те времена, когда мы ходили вокруг да около, когда она сменяла гнев на милость. С чего вдруг такой поворот? Что я сделал? Чего не сделал?
Я пожал плечами, уверенный, что непременно узнаю.
На закате, когда все краски блекнут, а полыхают лишь на раскаленном горизонте, когда солнце касается воды, Дерек пригласил нас на второй пир. В воздухе витало довольство. Мы ликовали, что можем разделить наслаждение, а не страх. Только Нура, которая все еще дулась на меня, захотела поужинать в комнате.
На палубе внезапно появился Барак и схватил меня за руку.
– Пошли, – прошептал он. – И не сопротивляйся.
Я при всем желании не мог бы противиться, потому что хватка гиганта уже втянула меня внутрь.
Мы подошли к хлеву, который он сторожил; Барак отодвинул щеколду, распахнул дверь и показал мне животных.
– Сколько было сначала?
– Шесть.
– Точно?
– Точно. Четыре муфлона, две козы.
– Сколько осталось?
Мне пришлось несколько раз произвести подсчет, прежде чем я удостоверился в результате: четыре муфлона и две козы.