Потерянный рай

Голод усиливался. Чтобы продержаться дольше, с каждым днем мы питались все скуднее. Я удвоил количество часовых перед кладовой и хлевом, поскольку предчувствовал, что голод подтолкнет некоторых на нарушение правил.

– Нет ли там лосося? – воскликнул Барак, указывая на пятно пены.

В воде плесневело столько обломков прошлой жизни, что ничего нельзя было различить.

Дерек позади нас изрек:

– Попросим Озеро, чтобы оно смилостивилось над нами и снова кормило нас. О сжалься над нами, Озеро, будь как прежде!

Загудели какие-то голоса, потом Дерек затянул молитву, и она вознеслась под обжигающим солнцем.

Барак с усмешкой обернулся ко мне:

– Не стану я молить Озеро, лучше осмотрю его.

И с этими словами он бросился в мутные воды.

Я отправился в хлев, который распространял чудовищный, но восхитительно земной запах: навоза, мочи, козлиной кожи, трухлявой древесины и подгнившего сена. Выжили четыре муфлона и две козы; остальные сдохли от страха во время шторма. Мы ухитрялись еще кормить скот, собирая и высушивая плавучие травы, так что я в конце концов забаррикадировал двери, потому что опасался, как бы мои оголодавшие односельчане их не убили. Их молоко оказалось нам нужнее, чем мясо, потому что, помимо моего сына Хама, среди нас находились еще трое маленьких детей.

В глубине соседней клетушки с трудом дышал мой шестилетний племянник Прок. Он лежал в забытьи, скрестив руки на своем непомерно раздувшемся животе, в лице его не были ни кровинки. Сидящий подле него Тибор беспомощно махнул мне и шепнул на ухо:

– Он голоден. Лекарства от этого у меня нет.

– Барак рыбачит.

– Рыбачит? Чтобы добыть что? С тех пор как вода приобрела этот неприятный горьковато-солоноватый привкус, рыба пропала. Можно подумать, что соленая вода отравляет их так же, как и нас!

Не поднимая век, Прок застонал и забеспокоился, тщетно пытаясь найти такое положение, в котором он бы меньше страдал. Я скорбно взирал на мальчонку, чьи мать (моя сестра Абида) и отец утонули во время шторма.

– Сиротство окончательно лишило его сил, – вздохнул я.

– Чтобы расти, детям нужны не только продукты, но и желание глотать пищу. Без любви они растут плохо…

Присев, я погладил пылающую детскую головку:

– Я не могу брать из наших запасов, иначе послезавтра мы все станем такими.

Тибор хлопнул себя по лбу:

– Это невыносимо, Ноам! Я стал целителем не для того, чтобы смотреть, как умирает ребенок.

– А я что, стал вождем, чтобы видеть, как умирает ребенок?

Подошла Мама и попыталась успокоить нас:

– Не тратьте понапрасну силы. Я слежу за ним. Если он умрет, то уж хотя бы у меня на руках.

Она уселась на пол, поджав под себя ноги, и нежно обняла Прока. Тепло ласки? Родной бабушкин запах? Он перестал стонать; его дыхание выровнялось.

Такая перемена меня обнадежила, Мама это заметила и грустно отчитала меня:

– Не обольщайся, Ноам.

Ее глаза наполнились слезами, она склонилась над Проком и вполголоса запела колыбельную.

Меня охватило волнение; я всегда знал эту нежную мелодию, потому что прежде Мама пела ее мне, и вот теперь, слушая ее, я ощущал, как будто мне месяц, год или шесть лет, как моему племяннику. Теперь, став взрослым, я мог оценить чудо, которое представляла собой колыбельная: голос, внимание и нежность были способны сделать так, чтобы с небес низошли покой и доверие.

Вместе с Тибором я отправился на палубу, куда как раз несолоно хлебавши поднимался Барак, ругая на чем свет стоит приставшие к его коже ошметки.

– В этом месиве нет ничего живого!

Голос Нуры задрожал:

– Смотрите!

Протянув руку, она указывала куда-то вдаль. Там била ключом какая-то жидкость. Струя, поначалу плотная, превращалась в облако капелек, которые ненадолго повисали в воздухе, а потом рассеивались. Это явление еще раз повторилось чуть дальше. Фонтаны водяной пыли то и дело возникали над поверхностью.

– Никогда такого не видел, – проворчал Барак.

Вдруг какая-то огромная, наводящая ужас масса гибко вынырнула из волн – некое грандиозное животное, темное, с бесконечной спиной и узкой мордой, размером больше нашего корабля.

Мы затаили дыхание – нам казалось, мы бредим. Движимое невидимой силой чудище, несмотря на свои гигантские габариты, беззвучно прорезало волны. Оно выплюнуло очередной фонтан брызг и снова погрузилось в пучину.

Я в страхе вцепился в перила:

– Это еще что?

Мастодонт появился опять, наполовину высунувшись из воды. Тибор несколько мгновений разглядывал его, а потом провозгласил:

– Большему Озеру – бо́льшая рыба.

– Что? Это рыба?

– А что еще?

Мы покачали головами, постепенно соглашаясь с логикой Тибора, которая пересилила наше отвращение. Он настаивал:

– Меняются пропорции. Если Озеро увеличивается в размерах, то и его обитатели тоже.

– Мы превращаемся в ореховую скорлупу, где живут муравьи! – бросил Барак.

Гигантское существо подтверждало его правоту: стоит ему приблизиться к нам, оно сметет нас, как пушинки! К счастью, оно удалилось с мирной подвижностью, совершенно равнодушное к нашему присутствию[37].

– Пока что оно… эта рыба на нас не нападает, – заметила Нура.