Потерянный рай. Стихотворения. Самсон-борец

Направь мои незрячие шаги
Еще чуть дальше, вон к тому пригорку.
Там можно выбрать меж жарой и тенью;
Там посижу я, раз мне выпал случай
Расправить перетруженную спину,
Которую я гну весь день в темнице,
Где, пленник, пленным воздухом дышу —
Сырым, промозглым, затхлым, нездоровым;
Вот здесь, куда дыханье ветерка
Приносит утром свежесть и прохладу,
Ты и оставь меня. Сегодня, в праздник
Дагона, их лжебожества морского,
Не трудится никто из филистимлян,
И я благодаря их суеверью
В безлюдном этом месте, где не слышен
Шум городской, могу хотя б на миг
Нечаянному отдыху предаться,
Но только плотью, а не духом, ибо,
Едва наедине я остаюсь,
Меня, как кровожадный рой слепней,
Смертельно начинают жалить мысли
О том, чем был я встарь и чем я стал.
О, разве ангел, схожий видом с богом,
Родителям моим явившись дважды,
Им не предрек, что будет сын у них,
Как будто это — важное событье
И благо для потомков Авраама,
После чего опять исчез, растаяв
В огне, на камне жертвенном пылавшем?
Так неужель я, божий назорей,
Для подвига предызбранный с пеленок,[753]
Взращен был лишь затем, чтоб умереть
Слепым рабом и жертвою обмана,
Вращая жернов под насмешки вражьи
И силу, что творец мне даровал,
Как подъяремный скот, на это тратя?
О! При столь дивной силе пасть так низко!
Господь предвозвестил, что я Израиль
От ига филистимского избавлю.
Где ж ныне этот избавитель? В Газе,
На мельнице, средь узников в цепях,
Он сам под филистимским игом стонет.
Но нет! Мне ль в божьем слове сомневаться?
Кого как не себя винить я должен,
Коль скоро только по моей вине
Предсказанное не осуществилось?
Кто как не я, безвольно уступив
Слезам и настояньям женским, с тайны,
Мне вверенной, сорвал печать молчанья,
Сказал, откуда черпаю я силу,
И научил, как подорвать ее?
О, слабая душа в могучем теле!
Беда, коль разум вдвое не сильнее
Телесной силы, грубой, неуемной,
Самонадеянной, но беззащитной
Перед любым коварством. Он — хозяин,
Она — слуга. Недаром у меня
Ее источник — волосы. Тем самым
Бог дал понять, сколь дар его непрочен.
Довольно! Грех роптать на провиденье,
Преследующее, быть может, цели,
Умом непостижимые. Одно
Я знаю: сила — вот мое проклятье.
Она причина всех моих несчастий,
Любое из которых не оплакать
Мне до́ смерти, а слепоту — подавно.
О, горшая из бед! О, жребий, с коим
Нейдут в сравненье цепи, бедность, старость —
Ослепнув, в руки угодить врагам!
Свет, первое творение господне,
Для глаз моих померк, лишив меня
Всех радостей, что скорбь смягчить могли бы.
Я жалче, чем последний из людей,
Чем червь — тот хоть и ползает, но видит;
Я ж и на солнце погружен во тьму,
Осмеянный, поруганный, презренный.
В тюрьме и вне ее, как слабоумный,
Не от себя, но от других завися,
Я полужив, нет, полумертв скорей.
О, мрак среди сиянья, мрак бескрайный,
Затменье без просвета и надежды
На возвращенье дня!
О, первозданный луч и божье слово:
«Да будет свет. И стал повсюду свет!» —
Зачем оно ко мне неприменимо?
Луч солнца для меня
Утратил прежний блеск,
Поблекнув, как луна,
Когда она заходит пред зарею.
Но если жизни нет без света, если
Он сам почти что жизнь и если верно,
Что он разлит в душе,
А та живет в любой частице плоти,
То почему же зреньем наделен
Лишь глаз наш, хрупкий, беззащитный шарик,
И почему оно — не ощущенье,
Присущее всем членам, каждой поре?
Тогда б я не был изгнан в область мрака,
Где, отлучен от света, свет храню
И где, полуживой, полумертвец, —
О горе! — не в могиле похоронен,
А сам себе служу ходячим гробом
И потому лишен
Тех преимуществ, что дает кончина, —
Бесчувственности и забвенья мук,
И ощущаю во сто крат острее
Все беды и невзгоды,
Что пленнику сулит
Жизнь меж врагов жестоких.
Но что это? Шаг многих ног я слышу.[754]
Толпа сюда валит. Неужто снова
Язычники пришли полюбоваться
На мой позор, чтоб по своей привычке
Насмешками усугубить его?