Потерявший веру

Каждый удар его бёдер и острая боль из-за натяжения моих волос вызывает звуки из задней части моего горла. Но то, из-за чего вначале упал мой член, а именно из-за зверского траха моего девственного отверстия, теперь утолщает и поднимает его — и он начинает подтекать от желания.

Первоначальное мучительное жжение превращается в восхитительное трение, которое появилось на свет из внутренних глубин. Каждый удар его длинного, толстого ствола поражает точку внутри меня, от которой поджимаются пальцы ног и мои яйца напряженно подтягиваются вверх.

Я слышу, что дыхание Люка практически не сбивается, он не отпускает свой контроль ни на миг, но у меня едет крыша от его надругательства. Я получаю огромное наслаждение, будучи использованным в качестве отверстия для его члена, и я знаю, что в секунде от выстреливания моего груза по всей передней поверхности этого ветхого холодильника, даже без возвращения его руки на мой член.

Ткань его брюк трётся о волоски на моих ногах, и острые края расстёгнутой молнии с каждым толчком врезаются в чувствительную кожу моих яиц.

На что мы сейчас похожи, когда он полностью одетый спаривается со мной на этой почти заброшенной кухне сельского дома? Монстр и… как он назвал меня? Ах, да, мальчик. Эта кличка должна унизить, но каким-то больным путем, поскольку в тот момент, когда он одарил меня ею, — это означало что-то гораздо большее, чем просто подчинения меня ему. Он сказал это сам — я не один из его питомцев. Я кто-то больше.

Бисеринки пота на лбу и по линии моих волос соединяются, перед тем как тонкой струйкой струятся по шее. Секундой позже теплый язык Люка преследует соленую жидкость, и я наконец-то получаю от него звук.

— Бл*дь, каждый твой кусочек приятен на вкус.

Он плюет мне на шею. Я должен ощущать отвращение, но это основополагающе, примитивно и взывает к скрытой части меня. Затем он кусает… сильно… мягкую кожу между моей шеей и плечом, его зубы сильно сжимаются, клеймя моё тело. Мою душу.

Дополнительного взрыва боли достаточно, чтобы отправить меня в свободное падение за грань пропасти.

В этот раз я кричу, когда стону его имя и выстреливаю вереницу спермы на дверь холодильника. Нити моей спермы нескончаемо разбрызгиваются из моего набухшего ствола, и я чувствую, как моя задница напрягается вокруг него пульсирующими волнами.

— Е*ать, ты выдаиваешь мой член лучше любой пи*ды, что у меня была, — грубо признаётся он, его бёдра сбиваются и теряют ритм. Он выпускает долгий слышимый вздох, когда спускает глубоко внутри меня, и я клянусь, что чувствую каждую пульсацию его оргазма и каждый всплеск его семени, когда он наполняет моё напряженное отверстие своим освобождением, так и не замедлив своих жёстких толчков. Я кошу глаза в сторону своей сверхчувствительной плоти.

— Остановись, — выдыхаю я. — Достаточно, — молю я.

Он трахает меня жёстче, подчёркивая каждый толчок своего по-прежнему твёрдого члена:

— Я. Говорю. Когда. Будет. Достаточно.

Каждое скольжение его члена — это непристойное хлюпанье, и каждый раз, когда он немного вытаскивает его — семя сочится из моего отверстия и течёт вниз по расщелине к моим опустошённым яйцам.

В конечном счете, член опадает, и он выходит из меня. Моё пустое отверстие сжимается в поиске того, что наполняло, трахало и уничтожало его.

— Хороший мальчик, — хвалит Люк, шепча губами у моего уха, его твёрдое одетое тело по-прежнему прижимается к моему.

— Ты погубил меня, — бормочу я, моя голова поворачивается, моя грудная клетка тяжело поднимается, и каждое моё нервное окончание подергивается от проскочивших искр остаточного электричества, подобно троившему выключателю.

Он посадил что-то в пустую часть меня. Я чувствую, как это скользит по тем пустотам, пуская корни, распространяясь как лесной пожар по полю сухой травы. Что произойдёт, когда он вытащит это наружу? Когда он вырвет это из меня и оставит ещё большую дыру внутри? Она заполнится его тьмой? Или это взорвётся и поглотит меня целиком?

— Разве не удивительно, как много разрушения может вызвать один человек в другом? — размышляет он. — Даже в процессе траханья, жизнь может измениться навсегда. Ты говоришь, что я погубил тебя, Джеймс… — он отстраняется от меня и моего использованного тела, осевшего перед дверью впереди меня, — но один лишь твой вкус — проклял меня.

Глава пятнадцатая

Лили

Мне жарко. Слишком жарко.

Колючие одеяла трутся о мою кожу как наждачная бумага, а когда я шевелюсь, то чувствую, что-то воткнуто в мою руку.

Мои глаза открываются — они тонкие щёлочки, края саднят, они слиплись, как будто я спала несколько дней. Я ожидаю увидеть голые стены комнаты, в которой провела последние дни, но мои глаза фокусируются на выцветших цветочных обоях и запятнанных кружевных занавесках, которые раздуваются от небольшого ветерка.

Меня перевезли.