Потому что люблю

…В прошлом году Катя уступила выделенную ей путевку в санаторий рабочему Колышкину Дорофею Ивановичу, человеку тихому и нетребовательному, но работнику честному и прилежному, а сама поехала в Москву, сдала кандидатский минимум и поступила в аспирантуру. Свою кандидатскую диссертацию она на заводе никому не показывала, хотя ходят толки, что это что-то очень интересное, связанное с ускорением процесса металлических покрытий электролизным способом. И руководство завода, и рабочие ждут, когда Катя обнародует свои изыскания, но она не спешит.

— После защиты, — обещает.

…А еще — Катя заядлая волейболистка. У нее, правда, только третий разряд, и тот получен был еще в институте, но, как говорят знатоки, играет Катя по первому. У нее точный пас, она отлично выбрасывает мяч на сетку из любого положения, и ее охотно приглашают ребята на все неофициальные игры.

…Катя любит петь, но у нее скверный слух, и она тайно страдает, когда своим безбожным враньем портит песню. Правда, об этом знают немногие, потому что Катя решается петь лишь в кругу близких людей. И уж сегодня вечером она, конечно, отведет душу. Но если поет Вера, Катя готова слушать ее сколько угодно…

…Проверив документы на новое изделие, Вера застегнула на все пуговицы халат и заспешила в лабораторию, где колдовали над приборами контролеры. Завод совсем недавно приступил к освоению новой партии электровакуумных приборов. Поступившие на обработку в Катин цех изделия имели разную форму, различный вес и требовали исключительной точности гальванического антикоррозийного покрытия. На некоторых изделиях эти толщины были минимальные, измерялись долями микрона, и контроль таких изделий требовал особой выдержки и терпеливой собранности.

Девушки — их в цехе звали «голубые халаты» — встретили Веру сдержанно. Шумные эмоции — предпосылка брака. Старшим контролером в цехе числилась Кристина Галкова — длинноногая модница с насмешливыми глазами и сердитым ртом. Но стоило ей заговорить, как все сразу менялось — губы по-детски застенчиво улыбались, а в глазах светились серьезность и ум.

Увидев Веру, Кристина шмыгнула носом, заправила под голубую косынку выбившийся завиток профессионально уложенных волос и тихо сообщила:

— Последняя партия семнадцатого идет на минимальном пределе… Мое дело телячье, конечно, но имейте в виду.

— Проверяете выборочно?

— Как бы не так… При такой нагрузочке и на свидание не захочешь. Каждая штучка через весы проходит. А меня парень ждет. — Она подняла руку над головой и, покосившись на нее глазом, чуть-чуть опустила ладонь. — Вот такой. С бакенбардами. Летчик. — И мгновенно переключилась: — Я боюсь, вдруг брак? Меня же и обвинят?

— Ничего, Кристина, — успокоила ее Вера. — Я займусь этим.

Не найдя Катю, Вера ушла на другие участки и не замеытила, как пролетел рабочий день. И что бы она ни делала, с кем бы ни говорила, то и дело ей вспоминался гигантский макет атомного ядра, виделся дымный след истребителя в бесконечно голубом небе.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Зарулив на стоянку, Муравьев выключил двигатель, откинул прозрачный тяжелый фонарь, вдохнул прохладный воздух, задержал его в груди чуточку дольше обычного и, закрыв глаза, шумно выдохнул. Перед ним все еще плавала кромка горизонта, а ноги и руки медленно освобождались от тяжести перегрузок. Такое вот бездумное и расслабленное сидение в кабине после сложного полета всегда приносило Муравьеву тихое удовлетворение.

Может, оттого, что эти минуты давали ему возможность еще раз вернуться туда, в небо, и как бы со стороны посмотреть на свою работу, оценить все, что удалось, что не получилось и почему не получилось. А может, оттого, что в эти короткие минуты, пока к самолету подойдет техник со стремянкой, к нему возвращались отданные полету силы и он мог уже, выйдя из кабины, не шататься, как пьяный, от ветра. Может, еще и оттого, что где-то подсознательно, в самых далеких клеточках мозга билась осторожная радость от благополучной встречи с землей…

На истребителе, который стоял рядом, запустили двигатель, и Муравьев не услышал, как подошел Толя Жук. На секунду задержал взгляд на соседнем самолете, а когда повернул голову, перед ним уже сияла круглая добродушная физиономия техника. Когда Толя улыбался, на месте глаз появлялись миллиметровые щелки, утиный нос еще больше расползался по лицу, а приоткрытый рот казался совершенно беззубым. Не улыбнуться в ответ было невозможно.