Потому что люблю

Он что-то кричал, но Муравьев из-за рева турбины ни одного слова понять не мог и только по восторженным жестам догадывался, что техник восхищен его пилотажем и от всей души поздравляет. Муравьев стянул тугую перчатку и пожал технику руку. Ответное пожатие было упругим и шершавым: ладонь техника покрывали мозоли и рубцы от ссадин. Старший лейтенант Жук, по-видимому, считался в полку лучшим техником, плохого, даже среднего, Муравьеву не могли дать. Командир ему еще там, на северном аэродроме, сказал: «…И техника дам самого лучшего». Да и возраст Жука говорил о многом — тридцать лет при звании «старший лейтенант». А училище он закончил в двадцать три. За семь лет при желании докторами наук становятся. А Толя Жук показался Муравьеву человеком любознательным.

Такой вывод он сделал еще при первой встрече, когда знакомился с аэродромом. Возле «тридцатки», о которой ему уже сказал командир, он увидел невысокого человека в комбинезоне, с книгой в руке. Прислонившись плечом к фюзеляжу в очень неудобной позе, тот увлеченно читал. Еле приметная, но выразительная улыбка блуждала на его губах. Человек был доволен прочитанным. «Нашел же место для отдыха», — с неприязнью подумал Муравьев и громко спросил:

— Про шпионов?

— Точно, — продолжая, улыбаться, ответил тот. — Про электрооборудование. — И сразу представился: — Старший техник-лейтенант Жук. Техник самолета.

— Капитан Муравьев. — Они обменялись рукопожатием. — С таким увлечением только, брат, про шпионов читают.

— Заинтересовался одним проводком: куда он и для чего…

— Хочешь отнять хлеб у электриков?..

— Думаю, не помешает, если буду знать. Надежнее.

— Оно так. О каком же проводке речь? О толстом или тонком?

Сперва они уткнулись в открытый лючок фюзеляжа, затем в книгу, потом открыли еще один лючок, заспорили. И когда пришли к истине, уже называли друг друга на «ты».

— Я рад, что буду летать на твоей машине, — прощаясь, сказал с улыбкой Муравьев. — Молоток!

— Если ты знаешь свое дело, как и мое, тогда порядок, — улыбнулся Жук, спрятав заблестевшие глаза в узких щелках. — Ваш брат не очень любит в лючки заглядывать.

— Постараюсь, чтобы все было нормально, — пообещал Муравьев.

…Сегодня Толя видел его работу в воздухе от взлета до посадки и мог оценить ее в полной мере. И он был доволен, больше того — счастлив, что на его машине теперь летает настоящий ас. Теперь ему никто не скажет ехидно: «Посмотри, как твой пашет»; теперь он своих дружков-техников похлопает по плечу и бросит им только одно слово: «Понятно?..»

И посмотрит мельком в небо, где еще долго будет таять след от немыслимых петель, восходящих «бочек» и вертикальных восьмерок истребителя.

…Рев турбины на соседнем самолете оборвался также неожиданно, как и начался, и над аэродромом сомкнулась тишина, и показалось, что Толин голос пробивается из подземелья:

— …без причины ничего не бывает… Ты мне сразу тогда, понял?.. Я ж ее как облупленную знаю… А колесико посмотрю…

— Какое колесико?

— Говорю, мне показалось, что уводит вправо, когда сел… Вроде подтормаживал левым?

— Тебе показалось. Все нормально.

Муравьев спрыгнул на землю, присел, несколько раз резко свел за спиной локти, покрутил головой. Исподлобья глянул в небо, покосился на техника — не заметил ли его взгляд. Нет, Толя уже был со своим самолетом, выстукивал правую «ногу», принюхивался к тормозному устройству.

Муравьев обошел самолет, провел ладонью по плоскости, стукнул дружески кулаком по фюзеляжу.

— У-у, зверюга, — сказал с любовью и облегчением: усталость уже проходила.

— Что говоришь? — спросил Толя Жук.

— Погодка по заказу, говорю.

— Да, синоптики постарались.

…Возле летного домика его встретил загадочной улыбкой Женька Шелест, однокашник по летному училищу. Тогда, в дни учебы, между ними завязался незаметный, но тугой узелок соперничества — кто лучше. И если Женьке удавалось обойти Муравьева в знании техники или в искусстве пилотажа, он непременно находил удобный момент, чтобы с ехидной улыбкой спросить:

— Ну, как я?

— Молодец, молодец, — скрывая досаду, отвечал Муравьев и про себя клялся, что при первой возможности вставит Женьке «фитиль». И вставлял…

После выпуска из училища Шелест получил назначение в один из центральных округов, Николай Муравьев — на Крайний Север. Долгое время их связывали только редкие письма да поздравительные открытки.

И вот спустя семь лет они снова оказались под небом одного аэродрома. И тот и другой искренне обрадовались встрече. А уже сегодня, увидев плутоватую улыбку друга, Муравьев не преминул спросить:

— Ну, как я?

Тот развел руками:

— Нет слов. Сказка!

И, будто испугавшись, что Муравьев его может неверно истолковать, добавил:

— Я серьезно. Сделано на уровне. Но учти — и мы не лыком шиты. Очень скоро я тебе покажу, как у нас летают. Кстати, новость могу продать.

— Выкладывай, покупаю.

— Переодевайся — и к командиру. Ждет тебя.