Потрясение

Отец назвал меня в честь моего предка Джона Джозефа. У нашего народа наследование происходит по материнской линии, но я не знал ни одной своей прародительницы. Мать ушла, когда мне было пять; я ее предком не считаю, как и ее сестер, их дочерей и их дочерей. Не знаю, куда подевались эти женщины.

Может, оттого, что они ушли, нас всех и назвали Джозефами за неимением фантазии. Не знаю.

Так вот. В тот вечер я снимал грязные ботинки, собираясь оставить их в прихожей. И сначала увидел полоза. «Здравствуй, змея», – поздоровался я, и, клянусь, змея улыбнулась. Но потом я заметил какое-то движение, и это была не змея. Молодая женщина вошла в прихожую. Я поздоровался, продолжая снимать ботинки и притворяясь, что не смущен.

Она спросила, зовут ли меня Джозефом, и я кивнул. А она произнесла:

– Плесни в меня водой.

Я продолжал расшнуровывать ботинки. Не поднимал головы. Закончил свое дело. Когда же наконец посмотрел наверх, попытался напустить на себя не слишком заинтересованный вид. Может, эта девчонка сумасшедшая. Может, у нее при себе оружие. В руке у нее что-то было; она сжимала это в кулаке. Наконец я проговорил: – С какой стати мне это делать?

– Так я смогу проверить, можно ли тебе доверять, – отвечала она.

Я сел и рассмотрел ее получше. Вроде не сумасшедшая. Она была очень хороша собой. Теперь я видел ее гораздо лучше; она стояла наполовину в лунном свете, наполовину в тени. В тот день я страшно устал. Мы работали без продыха. Я ушел раньше Флинта и приплелся домой на таких усталых ногах, что те казались не моими. И пахло от меня наверняка не очень.

– Сомневаешься, можно ли мне доверять? У змеи спроси, – сказал я и кивнул на маисового полоза. Затем снял рубашку. Я хотел сходить в душ, который был у нас на улице. Встал и направился в глубину хижины.

– Мне надо тебе кое-что сказать, – сказала она и пошла за мной.

– Неужели, – ответил я, не оглядываясь.

– Да. Мне нужно произвести обмен. Мама велела тебя найти. Сказала, что ты из Конфедерации хауденосауни. Люди длинного дома.

– Угу, – ответил я.

– Моя мать была лингвистом. Под покровом истории живет множество других историй; мне нравится их изучать.

– Множество историй. Угу. Ясно.

Я вышел к уличному душу и открыл деревянную дверцу высотой по грудь. В душе снял штаны и повесил на дверь. Глазами отыскал нож, просто чтобы помнить – он там. Девчонка не умолкала. Как будто не могла остановиться.

– Если не веришь, я знаю все названия племен: могавки, народ кремня; онейда, народ вертикального камня; онондага, люди холмов; кайюги, народ великого болота; сенеки, народ великого холма; тускарора, люди в рубашках. Я знаю о матриархальной структуре кланов. Старейшая на Земле демократия участия. – Она замолчала и уставилась на змею.

Было странно слушать ее перечисление. Я не знал, кто ее предки, хотя о моих она, кажется, знала все.

Но мы с отцом были трудягами – городскими рабочими, городскими жителями. Теперь это было наше племя, а о предках мы особо и не говорили. Да и как теперь понять, кто ты? Но слушая ее, я словно слушал собственные слова, исходившие из моего тела, хотя исходили они из ее рта и ее тела. В другое время я бы не обратил на нее внимания, потому что белые люди вечно несут всякую глупую ерунду. Но эта девчонка – я не мог разобрать, была ли она белая; она явно родилась не здесь.

Она подошла к деревянной дверце душа и заглянула в кабинку.

– Вы – первые люди? – спросила она.

Кем бы ни была эта девчонка, духу ей было не занимать.

Я закончил мыться и надел штаны. (Я бы вернулся в хижину голым, но теперь там была эта говорливая женщина.) Открыв дверь душа, я заметил, что она присела на корточки и разговаривает с полозом.

– Змея, ты не принадлежишь ни к небесному миру, ни к подводному, – говорила она. – Ты с земли, ты плывешь на спине черепахи. Бертран мне сказал.

Змея не ответила. А если и ответила, я не слышал. (Но нож я все-таки захватил.)

Я пустил ее в хижину. Где же отец? Давно пора ему вернуться с работы. На кухне я взял яблоко из тарелки на холодильнике, достал нож из кармана и разрезал яблоко пополам. Протянул половину ей, а она тоже достала маленький ножик, разрезала свою половину на мелкие кусочки и один скормила полозу.

Даже если девчонка сумасшедшая, решил я, бояться ее не стоит.

Мы ели яблоко, глядя в пол. Мои мокрые волосы падали на спину, охлаждая тело после дневного труда.

– Я должна произвести обмен, – сказала она.

Я не ответил. Змея в углу раскручивалась и скручивалась кольцом.

Наконец она разжала сомкнутый кулак. Оказалось, там монетка; не блестящая, темная, может, от грязи, а может, от времени.

– Что за обмен? – спросил я.

Она заговорила шепотом, словно зачитывая какой-то список; слова не были обращены ни к кому конкретно.

– Монетка со Свободой с распущенными волосами. Монетка со Свободой во фригийском колпаке. Монетка с драпированным бюстом. Монетка со Свободой в классическом стиле. Монетка с венцом. Монетка со Свободой с заплетенными волосами. Монетка с парящим орлом. Монетка с головой индейца. Первая монетка с Линкольном.

Она поворачивается ко мне.