Потсдамская конференция. Как решалась послевоенная судьба Германии и других стран Европы

25 июля главы правительств встретились в первой половине дня, так как Черчиллю предстояло отправиться в Лондон. Хотя они стремились избегать обсуждения вопроса польских границ, но он возник внезапно, когда разговор зашел о переселении людей.

И снова Черчилль высказал свои опасения. Поляки изгоняли миллионы немцев из советской зоны оккупации в британские и американские зоны. Он полагал, что этого не стоило делать; достаточно посмотреть на то, как это скажется на поставках продовольствия для всей Германии и на возможности получать репарации с Германии. И вновь Сталин говорил так, будто все происходящее было вне его контроля. Он просто заметил, что надо дать себе отчет, что поляки мстят немцам за те страдания, которые они претерпевали на протяжении столетий. На что Трумэн ответил: «Мы не хотим оплачивать польскую месть». Он вновь повторил, что до последнего времени было всего лишь четыре зоны оккупации в Германии, что ни одна из них не была выделена полякам, а если они намерены иметь свою зону, то отвечает за это Советский Союз. Он хотел быть, насколько возможно, конструктивным, но остался при своем мнении, что решение о демаркации границы должно быть принято на мирной конференции. Трудно утверждать, было ли это сказано в качестве упрека полякам, так как президент не поддерживал их требования, или это было предназначено для американской аудитории. В любом случае проблема так и не разрешилась.

Поскольку это был последний шанс Черчилля выступить на конференции перед отъездом в Лондон, он ввязался в дискуссию, но без всякого результата. Вопрос о том, насколько далеко поляки должны продвинуться на запад, сказал он, зависит от успеха конференции. Если не удастся прийти к согласию и в итоге Польша станет пятой страной, имеющей свою зону оккупации, а также не будет принят план продовольственного снабжения немецкого народа, встреча закончится провалом. Тогда союзники будут зависеть от наличия необходимых ресурсов в своей зоне оккупации в Германии. Он не имел права согласиться на договоренность, которая могла привести к голоду в британской зоне оккупации и нехватке топлива в случае холодной зимы. Его взволнованная речь вызвала холодный ответ Сталина: немцы должны заплатить своим экспортом за продовольствие, которое они получали. Они могли делать это и одновременно выплачивать репарации. И если британцам нужно добывать больше угля, они могут использовать труд немецких военнопленных в своих шахтах.

Все эти аргументы, по-видимому, говорили о том, что американцы и британцы почти потеряли последнюю надежду на то, что поляки и их советские покровители откажутся от территориальных претензий. Они единственно размышляли над тем, как заставить Советский Союз платить за все, как они это делали сами.

Однако Черчилль все же решил бросить вызов советскому правительству в этом деле: «…Ни я, ни господин Иден никогда не согласимся на границу, проходящую по реке Западная Нейсе… Это не только дело принципа, это, фактически, касается приблизительно трех миллионов перемещенных лиц… Я имел в виду намерение „выяснить отношения“ на завершающем этапе конференции и, если необходимо, готов пойти на открытый разрыв отношений, чем согласиться на передачу Польше каких-либо земель за Одером и Восточной Нейсе».

Остается только догадываться, действительно ли Черчилль собирался выполнить свое намерение, если бы он вернулся в Потсдам; и в случае, если бы он проявил решительность и рискнул настоять на своем, пошли бы на компромисс поляки и поддерживавшие их советские деятели. Если бы британское правительство во главе с Черчиллем продолжало настаивать на своих требованиях, поступили бы точно так же американцы? Подобное выяснение отношений могло привести к распаду ООН еще до того, как эта организация успела бы собраться в первый раз.

В то время как участники конференции ждали, когда Эттли займет место Черчилля, а поляки — заключительного раунда слушаний своего дела, Сталин устроил полякам вечером 27 июля прием. Маршал еще раз заявил о своей поддержке польских требований. Берут провозгласил тост за Сталина, Осубка-Моравский — за Молотова. Миколайчик выразил свою благодарность Сталину и Молотову за их поддержку, и по этому случаю Сталин обратился к нему перед окончанием приема и сказал: «Я знаю, что у вас еще остаются сомнения и вы все еще не верите, что мы искренне желаем, чтобы польский народ стал сильным, свободным, независимым и подлинно суверенным. После нашего длительного сотрудничества вы сможете убедиться в этом».