Соглашение между Сталиным и Хопкинсом, заключенное в Москве, открывавшее путь для реализации договоренностей о Польше, содержавшихся в Ялтинском договоре, начало претворяться в жизнь.
В противоположность своим прежним осторожным действиям, американское правительство сыграло решающую роль в проведении необходимых консультаций. Британское правительство сохраняло бдительность, ощущая свою ответственность, так как за исходом переговоров следили не только поляки, но и большинство англичан. Черчилль, комментируя в разговоре с Трумэном соглашение Сталина-Хопкинса, сказал лишь, что Хопкинс добился наилучшего решения, на которое можно было только надеяться при существующих обстоятельствах. Это замечание нашло отражение в инструкции, которую Форин Офис послал Кларку Керру, британскому члену Трехстороннего комитета. Ему было дано указание, чтобы он не давал обязательств от лица британского правительства до начала переговоров между поляками, касавшихся распределения ключевых постов в варшавском правительстве. Ему напомнили о том, что крайне необходимо, чтобы любое соглашение было приемлемым для парламента и для британского общественного мнения, и что британское правительство не намерено снова стать объектом обвинений в следовании мюнхенскому курсу, то есть позволить навязать народу вопреки его воле соглашение, заранее принятое великими державами.
«Мы должны, — требовала инструкция, — прежде всего придерживаться позиции, что комиссия действует только как посредник, помогая полякам добиться такого соглашения между собой, которое затем будет одобрено всеми поляками. Несомненно, это соглашение неизбежно будет „опираться“ на решения ныне существующего варшавского правительства. Но что касается публичного заявления об этом, то одно дело, что поляки сами должны прийти к заключению, что это логический результат, и совсем другое — сказать им об этом, прежде чем они начнут обсуждать, что это то самое соглашение, которое они должны принять».
Что-то похожее на это осторожное суждение, как и в отношении соглашения Сталина — Хопкинса, присутствует в воспоминаниях генерала Андерса, главнокомандующего польскими вооруженными силами: «Что все это означало? <…> Это была полная капитуляция и только подобие политической независимости».
В течение недели Трехсторонняя комиссия подготовила приглашения полякам, которые были выбраны заранее и должны были приехать в Москву для консультаций. Они собирались прибыть в составе трех отдельных групп: одна состояла из членов Временного правительства в Варшаве, две другие — из польских политических лидеров, которые не входили в действующее правительство, некоторые из них проживали в Польше, а другие за границей. Гарриман и Кларк Керр согласились с мнением Молотова, что комиссии следует встретиться вначале с представителями правительства. Трем группам поляков была предоставлена возможность самим договориться о месте и времени встречи друг с другом.
Советское правительство позаботилось о том, чтобы члены Временного правительства в Варшаве приехали в Москву. Всеми способами оно старалось показать гостям свое дружеское расположение. Когда 13 июня в московском аэропорту приземлился самолет польского президента Берута и его коллег, их встретили не только Молотов с Вышинским, но также и Булганин (секретарь Президиума Верховного Совета), комендант Москвы и другие официальные советские лица. На следующий день все московские газеты поместили на первой полосе сообщение об их прибытии и опубликовали снимки, на которых было запечатлено, как они обходят строй почетного караула. Никакого публичного сообщения не было сделано о приезде и даже присутствии двух других групп.
Среди тех лиц, кто не входил в состав правительства, но был приглашен приехать из Польши в Москву, находился Винценты Витое, лидер Народной партии, наиболее уважаемый польский политический деятель. Витое отказался от предложения. Он объяснил это болезнью, что соответствовало истине. Его отказ стал еще одной причиной, почему глава группы, которая должна была прибыть из Лондона, бывший премьер-министр правительства в изгнании Миколайчик не решился приехать. Его возмутило задержание лидеров польского подпольного движения, которые действовали согласно его приказам, и он предчувствовал, что ему придется пойти на сделку. Отказ Витоса принять участие в консультациях и разделить ответственность за их исход ставил его, казалось, в безвыходное положение в сложной и запутанной польской политике.