Поцелуй на прощание (СИ)

Позже, много лет спустя, Беларусь вспоминала тот вечер как один из самых восхитительных за всю ее жизнь. Гилберт привел ее прямиком в ресторан на улице Горького, где у входа его уже поджидала ярко разряженная компания молодых людей. Байльшмидт пожал парням руки, девушек деликатно чмокнул в щечку, спутницу свою представил почему-то «Натэллой», и вся толпа завалилась в просторный зал. Навстречу им шагнул строгий швейцар средних лет, но Гилберт явно отработанным движением сунул тому в руку несколько купюр, и мужчина отстал, почтительно распахнул перед пруссаком дверь.

Для витрины своей жизни Ваня не жалел ничего. Там, где собирались иностранцы и элита, все было по высшему классу – вышколенные официанты и бармены, дорогие напитки, модная музыка и слаженный оркестр. Подтащив Наташу к барной стойке, Гилберт махнул парнише за ней:

— Две двойных порции.

Тут же перед ними оказалось четыре рюмки, до краев наполненные чем-то, по цвету похожим на коньяк, чей один запах сладко кружил голову. Гилберт взял рюмку, то же самое сделала и Наташа.

— Ну, за гулянку, — подмигнул Байльшмидт и опрокинул в себя загадочный напиток, а потом сразу засунул себе в рот дольку лимона. Беларусь последовала его примеру и едва не задохнулась – на вкус ароматная жидкость оказалась несоизмеримо гадкой.

— Что это?..

— Виски, — прокомментировал Гилберт, хватаясь за вторую стопку. – Настоящий американский виски. Раритет! Ну, вздрогнули.

Желание напиться вусмерть было сильнее отвращения, и девушка храбро опрокинула в себя вторую стопку. Как ни странно, в этот раз жидкость прошла по пищеводу, не обжигая его, и приятной тяжестью упала в желудок. Разомлев, Наташа облокотилась на стойку, но Гилберт не дал ей опомниться – потащил в центр зала.

— А теперь растрястись…

Ворох разноцветных огней закружился вокруг Беларуси, и она отдалась танцу с головой, позволив музыке поднять себя над полом и уронить в вихрь своего ритма. Заливаясь то ли пьяным, то ли отчаянным хохотом, Наташа безбоязненно обвила руками шею Гилберта, и тот, поняв это по-своему, наклонился для поцелуя. Тут же ему в горло уперся кончик острой заколки, которую Беларусь всегда носила спрятанной в поясе платья.

— Только попробуй, — предупредительно сказала девушка. Пруссия чуть прищурился и отстранился.

— Не больно надо. Только убери эту штуку, а то нас выставят.

Закончив танец, они вернулись к барной стойке, где пили еще много и все вперемешку – виски, ром, какие-то коктейли, шампанское и в конце концов водку. Музыка все гремела, отдаваясь в висках мучительной тяжестью, но Наташа не обращала на это внимания. Пьяная совершенно, она рыдала, облокотившись на стол, а Пруссия глядел на нее сочувственно, тщетно пытаясь сфокусировать взгляд на ее лице.

— Ну как я могла не подумать… не заметить, — всхлипывала девушка, преодолевая поднявшуюся в горле тошнотворную муть, — что они…

— …трахаются, — закончил добрый Гилберт. После этого слова Наташа расплакалась еще больше, а Байльшмидт неуловимым жестом подозвал бармена и выразительно указал на пустую рюмку. Бармен посмотрел на Наташу, брови бармена поползли вверх. Пруссия сделал страшный взгляд. Бармен схватился за бутылку.

— Не расстраивайся, — убедительно проговорил парень, протягивая Беларуси еще одну порцию виски, которая тут же исчезла. – Мало ли что бывает…

— Я Ваню люблю, — сообщила Наташа, наверное, в десятый раз за вечер. – А Торис… он сво-о-олочь! Я его убью… глотку перережу…

— Конечно, убьешь. Я буду держать, а ты будешь резать…

Бармен принес чек, брови Пруссии поползли вверх. Пруссия сделал страшный взгляд, но бармен стоял стойко. Выругавшись, Гилберт вытащил из кошелька все подчистую и швырнул их на стойку.

— Остатки можешь забрать, — сказал он бармену, который тут же испарился. – Который там… ого! Уже пять! Повалили, мелкая, что-то загулялись мы с тобой…

Беларусь проворно спрыгнула с барного сиденья на пол, и тут под ногами ее все заходило ходуном, а внутри вновь начало нарастать противное ощущение тошноты. Она пошатнулась, едва не снеся стулья, но Пруссия проворно подхватил ее за талию.

— Да ты, кажется, наклюкалась. Ничего, сейчас выйдешь. Проветришься…

У него язык тоже порядочно заплетался, но пруссак хотя бы стоял ровно и идти мог, а заодно и тащить за собой совсем обессилевшую Наташу. Провожаемые насмешливым взглядом швейцара, они вывалились на улицу, и тут же девушка, булькающе закашлявшись, прислонилась к стене. Ей было плохо. Зато исчезло поганое ощущение, преследовавшее ее весь вечер, сменившись чем-то куда более паршивым.

— Сейчас станет легче, — глядя на мучения девушки, Пруссия меланхолично закурил. – Ладно, я пойду машину поищу.

Беларусь только махнула рукой и снова согнулась пополам.

Поддерживаемая Пруссией, Наташа кое-как вылезла из лифта и поднесла руку к кнопке дверного звонка, но тут дверь открылась сама. На пороге стоял Ваня, колюче злой взгляд которого сразу же вперился в младшую сестру-гулену.