Поцелуй на прощание (СИ)

Насвистывая, Гилберт скрылся за дверью, а Наташа, с усилием повернув голову, пытливо воззрилась на бутылку. Пиво она никогда не любила за излишнюю горечь, и не понимала, как Ваня может пить его бутылками, но о его целебных свойствах никогда не слышала. Очередная оригинальная прусская шуточка?

«Ладно, либо оно меня убьет, либо воскресит», — подумала девушка, осторожно беря бутылку. Пивной запах тут же ударил в нос, и Беларусь с новой силой замутило, но она последовала совету Пруссии и, зажав ноздри пальцами, сделала несколько гигантских глотков, опустошив залпом почти полбутылки – пить хотелось адски, в горле раскинулась маленькая пустыня.

В первую секунду Наташа подумала, что сейчас скончается на месте, но во вторую – ощутила, как боль в голове начинает постепенно съеживаться, будто усыхать. Изумляясь про себя такому эффекту, девушка влила в себя вторую половину бутылки и ощутила, что может пошевелить головой и даже, вероятно, подняться с постели.

Действительно, пусть комната и закружилась слегка, когда Наташа встала на ноги, но каждое движение не требовало неимоверных усилий, а из тела начал утекать разлившийся по нему свинец. Привычно завязав на волосах бант, Наташа в зеркало решила не глядеться – смутное чутье подсказывало ей, что ничего хорошего ей там увидеть не удастся. Поэтому, не забыв прихватить с собой бутылку, она пошла сразу на кухню.

В тесном помещении обнаружилась только Украина, мывшая посуду. Завидев младшую сестру, она хихикнула.

— Проснулась?

— Как видишь, — мрачно отозвалась Наташа, выбрасывая бутылку в мусорное ведро. Под искрящимся насмешкой взглядом Оли она рухнула на стул и подперла ладонью голову. – Ваня тут?

— Уехал давно уже, — сообщила Украина, возвращаясь к посуде. – Будешь есть? Я оставила порцию.

— Нет. Меня сейчас, кажется, наизнанку вывернет…

— Много вы вчера пили?

При попытке вспомнить в голове снова начала медленно пульсировать боль, и Наташа ограничилась коротким ответом:

— Много.

— Оно и видно. Вот же проблем от этого ГДР, — недовольно проговорила Ольга. – Вечно шебуршит что-то, сам пьет, тебя спаивает…

Возражать было лень, и Беларусь с монотонным спокойствием слушала преисполненную негодования речь Украины:

— А мы как волновались вчера. Ваня всю милицию на ноги поднял! Он уж думал, похитил тебя кто-нибудь… У Ториса едва сердечный приступ не случился! Не жалко тебе парнишку-то, а?

— Нет, — холодно ответила Беларусь, у которой одно упоминание Литвы вызвало глубокое отвращение. – Не жалко.

— Злая ты, Наташ, — вздохнула Ольга, расставляя чистые тарелки на полках. – Мы же тут все за тебя переживаем – и я, и Ваня, и Торис… а ты ходишь как чужая, и с этим ГДР куда-то шляешься…

Девушка ощутила, что к ней возвращается способность злиться.

— Слушай, я уже не маленькая. С кем хочу, с тем и шляюсь.

— Ну-ну, — нахмурилась Украина. – А Ваня говорит, скоро может война начаться. С Америкой. И кто тебя тогда защищать будет, Гилберт этот твой?

— Он не мой, — отрезала Наташа и поднялась со стула. – И вообще, ты так говоришь, будто…

Она осеклась и посмотрела на бледную, решительную сестру. До нее дошел смысл первой фразы, и тут же помутнение разума после пьяной ночи как рукой сняло.

— Что значит… война?

Украине ненадолго удалось сохранить на лице строгость – черты ее горестно дрогнули, разом обратившись в маску печали и отчаяния. Беларусь ощутила, как по спине ее прокатывается холодок. Старшая сказала правду.

— Ваня, — беспомощно всхлипнула Оля, утирая глаза полотенцем для посуды, — установил где-то… ракеты, чтобы стрелять по Альфреду. А Альфред это заметил. Теперь они целыми днями ругаются по телефону, и…

Ее голос сорвался на затравленный шепот:

— …скоро они запустят свои ракеты, и мы все умрем. Ваня уже отдал приказ подготовиться.

Не слушая дальнейших речей сестры, Беларусь вынеслась в коридор. Придя домой с рассветом, она не почувствовала тягостный аромат тревоги, который дурманом растекся по комнатам, не заметила беспорядочно сваленных в углу аккуратных свертков с самым необходимым, не увидела застывшее в глазах всех одинаковое выражение обреченного ужаса. Первым ей попался Казахстан, которого Наташа схватила за ворот рубашки и приперла к стене рядом с дверью уборной.

— Почему? – прошипела она в перепуганное раскосое лицо. – Почему вы мне ничего не сказали?

— Ч-ч-что? – прозаикался тот, с ужасом глядя на девушку. – Ты что это…

— Почему никто не сказал, что скоро война? – почти тоскливо вопросила Беларусь, не обращая внимания, что все сильнее сдавливает шею казаха. – Почему вы…

— Так Россия об этом еще вчера сказал… когда ты ушла… — прохрипел Казахстан, пытаясь вывернуться. – Горло… отпусти…

Наташа не слышала его уже – сознание, как и глаза, заволокла мутная темная пелена, в которой не разглядеть было ничего, только можно было почувствовать острую, как нож, мысль: «Я не хочу умирать!».