Поцелуй на прощание (СИ)

Едва вернувшись в Минск, Наташа сразу поняла, что сможет увидеться с Торисом еще нескоро, если только он сам не приедет. Она и не ожидала, что придется решать сразу столько проблем – и экономических, и политических, и социальных. Дела захлестнули девушку, погребли под собой, не давая продохнуть, и Беларусь именно тогда поняла, почему Ваня в особо трудные годы подчас не возвращался домой ночью, предпочитая ночевать прямо в своем кремлевском кабинете. Пришлось отправить Торису длинное письмо – девушка не знала адреса домика у моря и отослала конверт прямо литовскому правительству. Пусть сами разбираются.

Но ответ так и не пришел.

Если бы у Беларуси было хоть немного больше свободного времени, то она бы непременно начала переживать, как девчонка-подросток: «Может, с ним что-то случилось? Может, он меня забыл?». Хотя умом она понимала, что, скорее всего, Торис так же занят сейчас, как и она. Восстановление страны – дело нешуточное. И, самое главное, в этом деле требовался энергичный и опытный помощник. Беларусь осознавала это тем яснее, чем более ощущала, что вожжи управления вот-вот рискнут вырваться у нее из рук.

И спустя три года этот помощник все-таки явил себя. Проще говоря, у Беларуси наконец-то появился босс. С одной стороны, Наташа была этому чрезвычайно рада, с другой - это означало окончательное и бесповоротное отделение от Вани. Поэтому в кабинет нового начальника девушка зашла в смешанных чувствах.

- Здравствуйте, - вежливо проговорила она, оглядывая стоящего перед ней человека. С первого взгляда он не вызвал у нее ни неприязни, ни доверия. Обычный человек, подобных на своем веку она повидала множество.

- Добрый день, - босс цепко оглядел страну с головы до ног и, сделав шаг к девушке, протянул руку. - Александр Григорьевич Лукашенко.

- Наташа, - коротко представилась Беларусь, отвечая на рукопожатие. Мужчина чуть приподнял бровь, и девушка устало вздохнула. - Наталья Арловская.

На “ты” они, конечно, успеют еще перейти. Но в тот момент надо было присмотреться друг к другу, притереться. А Наташе - ответить на все интересующие начальника вопросы.

- Как ваше здоровье? - осведомился Лукашенко, не отрывая взгляда от лица девушки, будто хотел найти в ее чертах что-то необычное. Несколько раздраженная этим пристальным разглядыванием (“На мне что, нарисован план разработки атомной бомбы?!”), Беларусь бросила в ответ:

- Неплохо. Надеюсь, вашими усилиями станет получше.

Пальцы в это время судорожно сжимались и разжимались на рукояти ножа, спрятанного в кармане. Но это было единственное, что выдавало нервозность девушки, внешне она оставалась совершенно спокойной.

- Забавно, - скорее самому себе, нежели ей, сказал Лукашенко. - Подумать только… страна…

- Обычно в это сложно поверить, - холодно ответила Наташа. - Привыкнете.

- Не сомневаюсь в этом. Ну что, - мужчина сделал приглашающий жест к столу, - работаем?

Все же своей деловитостью он вызывал у девушки симпатию. “Пожалуй, наше сотрудничество будет весьма продуктивным”, - подумала она, усаживаясь на предложенный стул.

- Работаем, - кивнула она, глядя, как босс садится напротив.

За полтора-два часа, что заняла их первая встреча, они успели обсудить многое и остались друг другом вполне довольны. Когда время истекло, Наташа даже позволила себе едва улыбнуться, поднимаясь из-за стола.

- Не забудьте – я вам доверяю. И весь народ доверяет. Постарайтесь не подвести.

Холодная червоточинка, осевшая глубоко в сердце с момента договора с генералом Морозом, чуть дрогнула, и на секунду Наташу кольнуло иглой дурное предчувствие. Всего на секунду, но…

- Постараюсь, - ответил босс, закрывая папку с бумагами. – До свидания, Наталья.

Скомкано попрощавшись, Беларусь направилась к двери кабинета. Но у самого порога ее задержал голос новоиспеченного президента:

- Наталья!

- Что? – остановив руку в нескольких сантиметрах от дверной ручки, девушка глянула на мужчину через плечо.

- Один вопрос. Вы… - под этим словом он, судя по всему, подразумевал не только девушку, но вообще все страны, - вы можете умирать?

Наташа вздрогнула, будто ее обдало порывом ветра. Промозглого осеннего берлинского ветра.

- Да, - ровно ответила она после недолгого молчания. – Мы можем умирать.

Непривычно пасмурный августовский день. Маленькое, наполовину заросшее сорняком кладбище где-то на окраине Калинин… нет, Кенигсберга. Все-таки Кенигсберга.

Наташа медленно шла по кладбищенской аллее, сжимая в руках букет белых лилий, и слушала, как шуршит трава под ее шагами. Ни звука не доносилось до нее, даже извечный шум автомобилей был будто приглушен невидимой стеной. Только где-то на ветке чирикала птица, но и ее пение вскоре смолкло. Тишина…

Надгробие было совсем простым – обычный кусок серого камня, на котором были высечены лишь два слова: «Гилберт Байльшмидт». И больше ничего, ни хотя бы подложных дат жизни, ни эпитафии, ни памятника. Впрочем, Пруссия, наверное, сам бы этого не хотел.