Поцелуй у ног богини

Мукта живёт в такой квартирке, в многоэтажном доме цвета неспелой кукурузы. Снаружи плесень поползла по стенам, но внутри хорошо, как на дне неглубокого лесного ручья. Осторожно заглянем туда через балкон вместе со светом, что падает на левую руку Мукты, и греет тёмные волоски. Рука обхватила шею Гоувинда, он целует её так, словно пьет манговый шейк.

Полоса света проходит по полированному мраморному полу комнаты, в нём скользят, отражаясь, редкие облака. Пол сияет изнутри спокойным блеском утреннего месяца. Свет касается резных ножек кресла, растения с длинными острыми лепестками, которое зовут «языком свекрови», к двум пластиковым розам в фарфоровом кувшине, маленькому стеклянному подсвечнику в форме лотоса. Свет струится через арку в кухню. В кухне капает вода и лежат скользкие очищенные ягоды личи, белые и гладкие, похожие на зародышей дельфинов.

– Я хочу ребёнка от тебя, – говорит Гоувинд голосом героя кинофильмов. Глаза Мукты широко распахнуты, она напоминает тщательно прорисованную девочку сейчас.

Они счастливы: сломали закостеневший порядок, перешли через различия религий, вырвались из оков общин. В рутине, которой, казалось, не будет конца, заплескалась свежесть.

– Мы всё равно скоро поженимся, теперь наконец-то после всего, – произносит он тихо и смотрит в её лицо. – Давай сегодня, если ты готова, конечно.

– Обе семьи согласны, Гоувинд, – повторяет Мукта шёпотом, как чарующее её саму заклинание. Но тут же она становится серьёзной, напоминая фарфоровую куколку. – Только как мы будем жить? У нас всё так не устроено с нашей работой.

– Милая, все родственники, друзья отца и брата, родня матери собрались и сбросились на бакшиш, я получу роль Баджи-рао. Азиф всё устроит, ты его знаешь.

Их неторопливые разговоры перетекают к созданию новой жизни. «Через месяц на свадьбе ещё ничего не будет заметно», – думают они одновременно. Солнце медленно ползёт по ягодам личи, которые в его лучах похожи на женские яичники. Славно наблюдать и такие сцены, если не знать, чем всё закончится.

Малед-крик

Голос бабушки моей дрожит на голой ветке.

По пустому дому я брожу.

ДЕЛИП ЧИТРЕ, «ДОМ МОЕГО ДЕТСТВА»

Даади умерла, отправилась в свой пограничный мир и осталась в нём. Мария приготовила чай, подошла к ней, чтобы, как и в прочие дни, попоить её и усадить на камень у входа. Увидела, что даади не дышит.

Мария догадалась, что смерть приходила мгновение назад. Смерть не успела ещё изменить широкоскулое непальское лицо, сделать его восковым и длинноносым, как у покойников, которых Мария видела раньше. Возможно, смерть ещё стояла где-то здесь, в углу вместе с пешвой, и смотрела, что будет…

Сиротка, чьего настоящего имени даже я вспомнить не сумел, всегда была частью горячих дорог, с детства глотала их пыль. Её жизнь всегда полнилась бессмысленной горечью. Она приехала ко мне из трущоб Катманду с привязанным к спине мальчиком. Сбежала от мужа и его братьев, которые также спали с ней. Все они били её, и она боялась, что однажды станет калекой. Осела в Дхарави, в картонном гробу около смрадной реки. В Дхарави она хваталась за любую работу: плела корзины, обстирывала семьи, брала деньги с ремесленников и бродяг за короткую пустую любовь.

Мальчика Батсу сжёг туберкулёз. Замуж её не звали. Хотя она долго оставалась круглолицей и белой, как лотос, её кожа была покрыта отпечатками чужих рук, и женщиной она считалась дурной. Она понесла ношу жизни одна. К старости, когда разум отказал ей и она забыла своё имя, бандиты из Дхарави использовали её в дело, как и многих одиноких стариков. Отправили на дорогу возле дарги Махима. Только в последние свои дни старушка обрела семью.

Мария, увидев её мёртвой, не кричала и не плакала. Её нервы уже перешли возможную границу напряжения. Ей нужно было только уберечь Амира от волнений. Из толпы мужчин, штурмовавших пластиковые павильоны «Кастико» в жажде быть пешвой, мастера кино выбрали десять человек, Амир был среди них. Это произошло так внезапно, что они ещё до конца не поверили, не привыкли к этой ослепительной мысли. Кого-то из той толпы взяли на другие роли, кого-то в массовку, остальных отправили обратно в небытие.

– Амир, бабуля умерла, – сказала Мария ласково и спокойно, когда он вернулся. – Я сейчас приготовлю тебе чай.

Даади, теперь уже застывшая, лежала на нижних досках нар. Они вынесли чай на крыльцо. Амир сел на камень, худой, с фиолетовыми кругами вокруг глаз. Два кольца свободно болтались на тонких пальцах.

– Амир, я пойду договорюсь на кладбище.

– Не надо, не ходи, у нас всё равно нет денег на землю.

– Может, она и не была мусульманкой? – нежно спросила Мария.

– У нас нет денег и на кремацию тоже. Сходи купи плащаницу, четыре метра белой ткани. На это хватит. Ночью мы опустим её в Малед-крик.

Она сходила в мусульманскую лавку за тканью. Торговец учтиво, как полагается, оторвал полотно руками, а не резал ножницами. Амир нашёл на пустыре огромный камень и отнёс его на пляж.