Поцелуй у ног богини

Как назло, никто не придёт в день, когда впервые ему не хочется говорить с Амиром, даже видеть его. Все нити: их будущая свадьба с Муктой, все истории, которые он записал, театр, в котором он играл, кропотливый труд и тысячи репетиций вели его к роли пешвы. Он растерялся от свинцового молчания Амира. Всё ещё улыбаясь, как весёлый мальчишка, сказал, чтобы что-то сказать, и тут же пожалел об этом:

– У меня есть виски и ещё «сорняк», ребята привезли из Ориссы, – он достал из раковины бутылку, опустошил сигарету и забил её сухой измельчённой травой.

Они вышли на балкон, покурили и выпили, но вместо покоя Амира охватила большая тревога, тоска от близкой беды. Виски грело горло и не утоляло жажды. Жажды дышать, жить и любить в счастливом мире. Амир стал пьяным.

– Бхай, брат, я живу со своей женщиной в трущобе, хуже нашей жизни только жизнь на тротуарах. Ты хороший сценарист, хороший актёр, но…

– Бхай, брат, я не могу, – прервал его Гоувинд. Он продолжал улыбаться огромной лягушачьей улыбкой, но под очками уже жили взрослые спокойные глаза. – Поздно уже, брат, пусть они сами разберутся.

Амир смотрел на его улыбку. На экране она будет еще огромней, еще в тысячу раз глупей. Человек с таким ртом не может быть Баджи-рао, пешва только один, один на балконе ночного Дворца, об который бьётся в припадке ночь.

– Брат, иди домой, Мария там одна, – улыбка Гоувинда сомкнулась. Лицо Амира стало ещё серей.

– Ты заплатил взятку, – сказал Амир, махнув рукой в воздух.

– Пойдём в дом, брат, – сказал Гоувинд, и они шагнули назад в липкую комнату. Как же Гоувинд желал, чтоб Амир ушёл, как же хотел вытолкнуть его в тёмный воздух и забыть о нём навсегда.

Бхай, брат

Я обещал тебе эпопею,

А теперь ты ограбил меня.Ты превратил меня в щебень.Этот концерт окончен.

ДЕЛИП ЧИТРЕ, «ОДА БОМБЕЮ»

Солнечным бликом мелькнуло в памяти утро на крикетном поле. Тогда они играли в одной команде, и Гоувинд думал: «Этот мусульманин отличный парень. Старается для нас всех, не бегает – летает, зарабатывает раны[45]. Зря отец говорил держаться от них подальше». Это было давно, время смяло и выбросило прошлое в помойку.

– Брат, ведь ты тоже шёл нечестным путём, – хрипло сказал Гоувинд. – Мы на равных.

– Как ты можешь так говорить? – произнёс Амир с тоской. Ему казалось, он умирает, сосуды один за другим лопаются в голове. – Я прошёл только благодаря работе.

– Ты заигрался, говоришь неправду в глаза. Я, по крайней мере, не отправлял Мукту в кровать к помощнику кастинг-директора.

Океан подступил к Версове, перелился через заграждение и полз в улицы тёмной густой жижей. Луна тянула его за собой дьявольским магнитом. В голове Амира стало так много крови, а сосуды продолжали рваться. Тогда после игры в крикет от удара битой у него перестал видеть левый глаз, в голове бегали солнечные пятна. Теперь всё то же, только солнца нет, одна темнота.

– Что за грязные вещи ты болтаешь. Отступи! – приказал он голосом пешвы.

– Все знают, брат. Азиф свёл Марию и помощника.

Амир чувствовал, что кровь вот-вот хлынет из глаз и ушей.

– Там кроме нас было полно по-настоящему талантливых парней, бедных, как уличные псы. Не было у них такого сокровища, как твоя Мария, вот и всё, – Гоувинд говорил буднично, словно пересказывал очередной сценарий. Голос его звучал далеко, как с другого конца крикетного поля.

Руки Амира стали чужие, проволочные, он взял бутылку виски и ударил Гоувинда по голове. Вся кровь, что распирала до этого череп, текла теперь по несвежим простыням с чёрно-голубым китайским узором. Запахло больницей: раной, спиртом. Амир бросил бутылку рядом.

Ему захотелось поцеловать друга, вся злость исчезла. Амир заплакал. Он хотел поправить Гоувинда, но понял, что перепачкается кровью, что в любую минуту может прийти Азиф, да кто угодно из толпы, которая ищет его вечерами. Он закрыл за собой дверь и спустился в лабиринт проулков. Кошки с мерзким звуком грызли анчоусы у стен домов.

Тёмный ветер

Штрих на луне,

Дерево, что шепчет на малаялам,Лист или человек,Что себя выдаёт за лист.

ТАИЛ ДЖИТ, «ПРИЗРАК»

Мукта встала, чтоб напиться воды. На улице коротко проскулила собака. Не было слышно привычного ночного шелеста и гула. Ей показалось, что кругом в мире пусто и ночь будет длиться и длиться, её не перейти. Она легла и быстро провалилась в странный сон, в котором они с сестрой ходили по лесу у себя на севере возле Дели, а зарослям не было конца. Они смеялись, а потом нашли ржавый самолёт с мертвецом, в тело которого вросли вьюнки.

Мукта опять проснулась. Ей стало печально, что вокруг ни души, даже псы не хотят лаять. Она сказала про себя Гоувинду: «Мне некуда идти, только ты один ждёшь меня».