Потусторонняя одиссея

Беря в расчет всю свалившуюся на него за последние несколько суток цепь мучительных злоключений, преступник проспал крепким, всепоглощающим сном до самого вечера. Он так бы и не проснулся, если бы его растревоженное внимание не привлекли шебаршащие звуки, доносившиеся с наружной части крыльца, пристроенного к самому входу. Покрываясь холодным потом, Кентюрин стремительно спрыгнул с кровати, ожидая самого страшного. С минуту он, холодея всем телом, старался определить причину обуявшего его страха, намереваясь различить природу доносившихся до него звуков. Только приглушенные, чуть слышные, голоса, послышавшиеся через какое-то время, вернули ему душевное равновесие и заставили сердце биться гораздо ровнее. Непрошенный гость, утвердившись в той мысли, что говорившие люди хотя и могут нести опасность, но гораздо меньшую, чем то необъяснимое, неописуемое явление, что преследует его на протяжении последних нескольких дней, решил проверить, кто же оторвал его от задушевного, так необходимого сна. Продолжая чураться, он выдвинулся к выходу и, осторожно приоткрывая входную дверь, осторожно выглянул из проема. Возле самого дома копошились незнакомые люди, один из которых все же таки отличался знакомой внешностью. Он развернулся спиной и присел на корточки возле какого-то механизма, который они разбирали так увлеченно, что ни на что вокруг не обращали внимания.

– Сладкий! – окрикнул Максим присевшего человека известным ему псевдонимом. – Вы чего? Опять чего-то украли?

Мужчин было трое, и от звука незнакомого голоса они, все разом, невольным образом вздрогнули и одновременно обернулись, посмотреть на того, кто потревожил их за этим неблаговидным занятием; а то, что они занимались чем-то явно несовместимым с законом, стало ясно сразу же по их испуганным взглядам, уставившимся на незнакомого им человека. Только хозяин распознал в этом, одетом во все черное, парне – словно бы это был заправский спецназовец – своего давнего тюремного друга и, облегчено вздохнув, он тут же радостно вскрикнул:

– Кент, это ты, что ли?! Уф, а я уж подумал – «менты». Ты чего, как пугаешь? По-тихому не мог что ли предупредить, а то ведь я чуть в штаны не наделал…

– Судя по запаху, совсем не чуть-чуть, – усмехнулся Кентюрин, уже достаточно осмелев и выходя из дома на улицу.

Засахарин Геннадий Сергеевич являл из себя человека давно «опустившегося ниже самого низкого плинтуса»: ему только что исполнилось сорок девять лет, но выглядел он на все шестьдесят; будучи невысокого роста, неказистого телосложения, не исключавшего когда-то физической силы, он давно растерял свои былые возможности и продолжал жить исключительно за счет данного при рождении Господом огромнейшего здоровья. Это некое подобие человека каждый день увлекалось спиртными напитками и делало это без перерывов последние двадцать пять лет. Любой нормальный мужчина от такого злоупотребления давно бы отправился на вечное поселение на поселковое кладбище, но только не Сладкий. Являясь несгибаемым любыми бедами невзрачным представителем сильного пола, он не признавал никаких препятствий, способных возникнуть между ним и спиртными напитками и остановить его стремление насладиться спиртосодержащими жидкостями. Самым тяжелым испытанием, уготованным ему злодейкой-судьбой, был четырехмесячный срок тюремного заключения, выпавший на его долю за совершенную им мелкую кражу. Именно там он и познакомился со своим нынешним посетителем и там же с его помощью умудрялся тайно настаивать брагу и пить ее втихаря от несшего дежурство конвоя. Мужчина тот старался быть готовым к любым неожиданностям – вот и сейчас, невзирая на теплое время года, он был одет в теплую застиранную фуфайку, способную обеспечить ему нормальное существование даже при неожиданном задержании, ведь, как не трудно было бы догадаться, отсидев свой назначенный судом срок, он не сделал для себя никаких соответствующих выводов и продолжал жить, еще больше развивая свою убогую криминальную деятельность. Разнясь с сухопарым телосложением, лицо его было круглым, очевидно опухшим от длительного пристрастия к алкоголю, пожелтевшим и явно указывавшим на хронические заболевания печени; голубые глаза, несмотря на то что давно потухли, не выражая какой-либо цели, все же «горели» отчаянным блеском, без сомнения предвещающим, что скоро будет получена долгожданная выпивка; скривленный в многочисленных драках маленький нос плавно переходил в тонкие губы, едва прикрывавшие беззубый отвратительный рот, где торчал только один, единственный, зуб; начинавшие седеть светло-русые волосы были коротко острижены и, давно не зная расчески, ерошились в разные стороны; нижнюю часть лица покрывала густая щетина, небритая не меньше недели.

Узнав старого тюремного, закадычного друга, Геннадий поспешил представить его и всем остальным:

– Это Кент. Он парень свой: мы вместе сидели.