Потусторонний друг. История любви Льва Шестова и Варвары Малахиевой-Мирович в письмах и документах

Воспоминание о моей поездке в Ясную Поляну в год кончины Толстого. Пушкинское стихотворение “Когда для смертного умолкнет шумный день”[162] прочитанное вместе с ним (4 страницы вслух по очереди). Двухчасовая беседа. Его рука на моей голове в конце беседы. Драгоценность воспоминания об этом вечере. Обаятельность его существа душевно-духовного – и внешне старческого[163].

В опубликованных воспоминаниях не было этой сокровенной записи.

Лев Николаевич написал в дневнике о ее посещении:

[13 декабря]

Вечером приехала г-жа Малахиева. Кажется, серьезная женщина. Я, странно, показал ей мой дневник, п<отому> ч<то> в нем было написано то самое, о чем она спрашивала[164].

Однако одной из скрытых целей той встречи была просьба о визите к нему Льва Шестова, чью работу “Добро в учении гр. Толстого и Ницше” Варвара Григорьевна передала писателю. Судя по тому, что Шестов приехал в Ясную Поляну очень скоро, разрешение было получено.

По пути к Толстому Варвара Григорьевна остановилась в Туле у киевского приятеля, писателя Ивана Алексеевича Новикова. Теперь, спустя несколько месяцев, она пишет ему о приезде Льва Шестова:

Дорогой Иван Алексеевич[165]. В понедельник с <нрзб> выезжает в Тулу Лев Исаакович. Если можете встретьте его, – ему было бы удобно остановиться у Вас – на несколько часов. Он едет в Ясную поляну – судьба Вам судила как и меня попутсвовать его и дать ему приют на перепутье. Лев Исаакович телеграфирует Вам в день выезда. Мне кажется, что не стеснит Вас, на то он и философ.

Очерк оставил Толстого равнодушным, разговор с Шестовым не получился, о чем философ жалел до конца своих дней.

Шестов приезжал в Ясную Поляну 2 марта 1910 года. Сам он воспоминаний об этой встрече не оставил, но рассказал об этом своему зятю. Ловцкий писал:

Он говорил, что Л.Н. Толстой был уже “весь в прошлом”, грандиозный, мифический мудрец. Лев Исаакович попытался изложить ему учение Нитше и показать истинную картину мучительных переживаний немецкого мыслителя: за проповедью жестокости, за прославлением “сверхчеловека”, за требованием героических подвигов… скрывался мучительный личный трагический опыт философа… Толстой, выслушав в передаче Шестова все это, сказал: “Да ведь это в высшей степени нравственно”, – как будто мимо его ушей прошло, что здесь как раз ставится проблема о происхождении добра и зла… Но о трагическом опыте Нитше было бесполезно разговаривать с яснополянским отшельником[166].

Секретарь Толстого, Валентин Булгаков, записал в своем дневнике в тот же день:

Лев Николаевич сегодня слаб. После завтрака лег спать. Ходит в суконной черной поддевке, так как его знобит. После обеда приезжал из Москвы философ Лев Шестов и оставался до десяти часов вечера. Говорил он со Львом Николаевичем у него в кабинете, наедине с ним, очень долго, часа полтора.

Поговорили так, как можно только вдвоем, а третий был бы излишен, – привел после Лев Николаевич английскую пословицу. Однако особенного впечатления гость на него, по-видимому, не произвел.

У Шестова я тоже не заметил особенного удовольствия или душевного подъема после его разговора с Толстым.

– Разве можно в такой короткий срок обо всем переговорить? – ответил он мне на вопрос о том, какое впечатление произвел на него Лев Николаевич[167].

Сам же Толстой в дневнике так отозвался о встрече:

2 марта 1910

Приехал Шестов. Мало интересен – “литератор” и никак не философ[168].

Шестов наверняка не раз рассказывал Варваре о пережитой встрече с Толстым. Все-таки это она договорилась с ним о приезде Льва Исааковича в Ясную Поляну. Однако в ее дневнике осталось только описание сна Шестова о Толстом:

Припомнился его сон, который он взволнованно мне рассказывал тогда же, по дороге из Тарусы в имение Челищевой[169]: “В ночь, после того дня, когда я ездил в Ясную Поляну, после двухчасового разговора с Толстым – об Анне Карениной и о Воскресении, и о рассказах для народа – снится мне, что я опять в кабинете Толстого, но это другой кабинет. И тоже – Ясная Поляна – только другая, настоящая. И он сам другой – настоящий. И говорим мы о том же, что вчера, но без слов – и тоже по-настоящему”.

И Варвара подытоживает свое воспоминание: “Как он любил говорить со мной. Как я любила его слушать”[170].

Коппе, 1911–1912 годы

В конце марта 1910 года Шестов отправился в Швейцарию, в Коппе, куда несколько раньше переехала из Фрейбурга его семья. Они постепенно создавали с Анной Елеазаровной общий дом, куда могли бы приезжать и родственники, и знакомые. Семьей они прожили там больше четырех лет. Дочь пишет, что выбрали Коппе потому, что хотели, чтобы они с сестрой учились во французской школе недалеко от этого места. Коппе – маленький городок на берегу Женевского озера. Они сняли просторную виллу, в девять или десять комнат, с большим садом, расположенную у самого озера. Сад спускался к озеру, где было устроено место для купания и стояла лодка.