Потусторонним вход воспрещён

— Имеет ли теперь значение? Я послала его к черту! Без меня никому в целом свете не отыскать ключи! Не бывать иначе!

— Как вас нашли Потусторонние?

Кшесинская вспыхнула:

— При чем тут Потусторонние?

Я растерялся:

— А кто еще?

— Так ты не из Института?

Теперь Кшесинская выглядела по-настоящему удивленной, а странная логика ее перехода с Потусторонних на принадлежность к НИИ ГИИС ускользнула от меня.

— Нет. У моей подруги, — слово сорвалось с языка быстрее, чем я успел подумать о содержащихся в нем смыслах, — пропала сестра. И другие дети пропадают в городе. Потусторонние призвали Духа…

— Это в их манерах, — перебила Матильда. И вздохнула мечтательно. — Всегда хотела второго сына. Пока была молодая.

Стремительно подавшись навстречу, Кшесинская прильнула к моему боку, взяла под локоть. Матильда не была призраком в привычном, бесплотном понимании. Но холодом от нее веяло прямо-таки могильным.

— Василя. Басилевса.

— Почему же не завели? — осторожно спросил я, только чтобы продолжить разговор.

Она отвела взгляд:

— Война. Революция. Какие дети?

Балерина помолчала, кусая острыми зубками пухлую нижнюю губу. Продекламировала нежным птичьим голосом:

— От любви бывают дети.

Ты теперь один на свете.

Помнишь песню, что, бывало,

Я в потемках напевала? [79]

Балерина вздохнула поглубже. Крикнула пронзительно в высоту бетонного мешка двора:

— Размышляя о причале, по волнам плывет «Аврора», чтобы выпалить в начале непрерывного террора!..

Эхо подхватило и разнесло голос. Над далекой крышей послышалось хлопанье птичьих крыльев. Матильда очнулась. Выпрямилась. Поправила проеденные молью складки платья. И вдруг подавилась смехом:

— Мы любили друг друга! Мы так любили друг друга! — Раскинув руки в стороны, Матильда закружилась, мотыльком порхая вокруг меня. — Ты знаешь, что найти Ключ-от-каждой-двери могут только истинно любящие души? Те, которые предназначены друг другу судьбой?

— Это легенда? — припомнил я рассказ Гусева о ключах и аптекаре Вильгельме Пеле.

— Это истина! — Платье возмущенно подскочило, по инерции продолжая кружиться, хотя Матильда уже замерла, надменно вскинув точеный подбородок и расправив плечи. — Создатель ключей, как великий волшебник и алхимик своего времени, знал, чего ищет. И нашел. Формулу любви.

— Формулу любви? Как граф Калиостро? — Я проглотил нечаянный смешок, и правильно: Кшесинская предупредительно вскинула брови. — Но ключи?

— Что ключи?

— Пель спрятал их. Теперь прячете вы. Почему?

— Не знаю. — Балерина капризно дернула худым округлым плечиком. — Ключи от Времени-Пространства. Мы собрали их. За исключением пары частей. Удивительно: знатные, образованные семьи хранили их множество лет, сами того не подозревая.

— Сколько их? — подступился я с новым вопросом.

Кшесинская хитро сощурилась:

— Подумай сам хорошенько, — и взмахнула рукой. — А впрочем, если тебе суждено, то и так поймешь. Рано или поздно. Петербург — такой стихийный город. Недаром на излете восемнадцатого века его так полюбили алхимики, а следом — масоны и всякие прочие, служившие по большей мере Потусторонним. Кстати, мы с Ники были знакомы с одним алхимиком.

— С Вильгельмом Пелем?

— Смекаешь, — улыбнулась Матильда. — Правда, к тому моменту он был уже совсем плох. Делами аптеки управлял Александр, его сын. Титул колдуна он унаследовал вместе с лекарственным производством и алхимической лабораторией в подвале. Так вот… — Манера Кшесинской внезапно перепрыгивать с тему на тему напоминала мне старинный пластиночный проигрыватель со сбитой балансировкой иглы, то и дело скачущей с одного места пластинки на другое. — Вот. Но оба наперебой твердили нам про пятый элемент, без которого любое колдовство не имеет самой большой своей силы. Пятый элемент, кажется… — Матильда нахмурилась и потерла лоб. — Кви… кве…

— Квинтэссенция.

— Правильно. Но знаешь ли ты, что это такое?

Кшесинская прильнула ко мне и выжидающе уставилась в лицо своими черными, цвета бездны, выразительными и пугающими глазами в ожидании ответа. Я судорожно сглотнул.

— Любовь? — вспомнил я разговор с Гусевым и слова аптекаря о том, что именно любовь — ключ ко всему на свете.

— Бинго! — воскликнула балерина, радостно всплеснув руками.

— И где же эту любовь найти? — озадачился я.

— А вот этого я тебе, милостивый, не скажу. Да и никто не сможет. Собрать ключи было сложно. Очень сложно. И все равно они принесли столько несчастий. — Взгляд Матильды сделался рассеянным, смотрящим внутрь, в память минувших веков. — Как сейчас вижу его голубые глаза с таким добрым выражением. Я перестала смотреть на него только как на Наследника, я забывала об этом, все было как сон. [80] Его мать запретила нам видеться в доме моего отца. Мы встречались в карете, стоявшей в переулке. Он снял для меня дом. Знаешь, как он меня называл? Ангел!

— Что случилось потом? — быстро спросил я, пока Кшесинская вновь не ударилась в воспоминания.

— Революция. Война. Еще одна война, гражданская. Провокации от Потусторонних. Наводнение.