Потусторонним вход воспрещён

В руках лаборантка вместо ручки держала странного вида перо с намотанной, как на веретено, пряжей. Концом пера Лида корябала записи на планшете с бумагой, между словами тихонько прокручивая стержень вокруг своей оси. Красная шерстяная нить медленно собиралась пухлым валиком на конце пера. А конец ее терялся где-то в нагрудном кармане маминой домашней рубашки.

Я замерла. Потерла глаза — не померещилось ли, — но шерстяная нить не исчезла, а мама по-прежнему как будто не замечала ничего странного. Она что-то отвечала, но слова пролетали мимо моих ушей. Я не отрываясь смотрела на веретено.

«Когда выпал первый молочный зуб?»

«Во сколько месяцев начала ходить?»

«Любимое блюдо на завтрак?»

«Как звали первую игрушку?»

Мама зачарованно отвечала, не спрашивая уточнений и не подавая виду, будто что-то не так. А все было не так. Какие, к черту, любимые игрушки и молочные зубы?! Я видела ориентировки настоящих волонтеров! Им не нужны подобные сведения. Гораздо важнее узнать, сможет ли ребенок назвать фамилию-имя и мобильный телефон мамы… Помнит ли адрес дома… Пугается ли незнакомцев или легко идет на контакт… Пойдет ли с чужим, если позовут. Станет ли звать на помощь…

— Если будут какие-то вопросы, мы вам позвоним. — Лида закончила писать, шагнула на порог, собираясь уходить.

Мама вежливо оттеснила ее в сторону, с расторопностью распахивая пошире и без того широко открытую дверь.

— Пожалуйста. Всего доброго!

— Доброго, — ровно отозвалась Лида и как ни в чем не бывало прошла мимо, скользнула по мне прохладным взглядом, но ничего не сказала и ничем не выдала наше знакомство.

Лишь теперь морок спал, и мама встряхнула головой, приходя в обычное состояние. Перевела взгляд на мусорное ведро, затем на меня, на мои надетые кое-как кроссовки, будто вспоминая, зачем послала дочь на улицу.

— Кто это был, детка?

— Не знаю, — раздраженно сказала я. — Ты даже не спросила?

И поняла, что все именно так. Не спросила. И вряд ли даже поняла, что произошло, прежде чем ее настигло всепоглощающее Лидино колдовство.

Теперь мама выглядела как после долгой изнурительной работы: осунувшаяся, с выступившими на лбу маленькими капельками пота и потухшим взглядом.

Я нырнула в коридор, сунула ей в руки ведро и выбежала обратно, бросив на ходу:

— Я провожу!

Обыкновенно сетовавшая на любые резкие выпады окружающих, пугавшие ее «до потери пульса», мама промолчала.

Хлопнув дверью, я выскочила в подъезд и застала Лиду на лифтовой площадке в ожидании дребезжащей кабины:

— Что это? Что ты делала у нас?

Лида переступила на месте, подумала, крутнулась на каблуках на сто восемьдесят градусов. Взгляд равнодушно скользнул по мне. Глаза ее, вишнево-карие, походили на два бездонных колодца, затягивали в себя, поглощали. Я моргнула, и наваждение в секунду померкло. Лида улыбнулась, но тут же снова сделалась серьезной.

— Кудель памяти. — Она сунула руку в карман и достала гладкий деревянный стержень с набалдашником из ярко-красной пряжи.

— Зачем?

— Не могу разглашать. А впрочем, ты и сама скоро узнаешь. — Лида вновь спрятала кудель.

Не знаю, что вывело меня из себя больше: ее хладнокровие или мамин лебезящий-просящий тон, когда они стояли в прихожей и та рассказывала про Василису, каждым словом прося о помощи.

Я сжала кулаки и решительно подскочила к Лиде:

— Если не можете помочь, просто оставьте нас!

Лицо лаборантки не дрогнуло. Она даже не посторонилась. Хотя вряд ли я выглядела серьезным противником в ее глазах. Взбалмошная, очкастая, растрепанная девчонка. Только и всего.

— Это я и делаю.

— Что?

— Помогаю.

Прохладные пальцы слегка коснулись моей руки, и девушка понимающе усмехнулась. Я вспомнила, как она без всяких слов выудила у меня у головы фамилию опера Ряженого, принимавшего заявление о пропаже Лиски, и попятилась.

Мало ли что взбредет ей на ум и что еще она умеет.

— Правильно.

Створки дверей клацнули и раздвинулись, являя приехавший за Лидой крошечный лифт. Лаборантка зашла в него. Повернулась ко мне лицом:

— Не думай, будто мы не справляемся, а одна ты суетишься и что-то пытаешься сделать. Общие ошибки и общие потери.

Лида вдавила кнопку первого этажа. Двери дернулись и поползли навстречу друг другу.

— Но вы профессионалы! — бросила я последний аргумент.

— А она, — железные створки почти заглушили спокойный голос, — твоя сестра. Кстати, тебя ждут внизу. Не забыла?

Лифт качнулся и, судя по звуку, покатился вниз, а я осталась стоять одна на площадке двадцатого этажа — нелепая девчонка в незашнурованных кроссовках.

И думала я в тот момент почему-то не о Василиске, не о сказанных лаборанткой словах, а о том, что кабина лифта — тесная, темная и холодная — очень похожа на гроб, а Лида в нем — на покойницу.

Часть 2. Университет ИТМО, Факультет биотехнологии.

Надежда Красинская