Потусторонним вход воспрещён

Я подняла голову. Справа стеллажи широко расступались в стороны, образуя подобие площади. С дальнего края в нее вторгался полукруглый фасад нежно-розового дома с походившим на треуголку аттиком. Его украшало изображение крылатой девушки с нимбом в виде небесной сферы. Синяя табличка между окнами указывала, что площадь называется Ангельской. [40]

С барельефов между окон смотрели печальные лица облаченных в тоги женщин. Их окружали цветы, кудрявые ветви и античные зарисовки с лавровыми венками и лентами. Лицо крайней фигуры дрогнуло, сморщилось брезгливо.

— Фу, — многозначительно проговорила муза с одутловатой, явно перекошенной неудачной реставрацией щекой. [41] — Бегает. Кричит. Куда пропали манеры? И это вторая за сегодня, какой ужас!

Никто ей не ответил. Сестры обезображенной музы оставались безжизненны и неподвижны.

— Вы видели девочку? Лет восьми на вид? В платье, — с надеждой спросила я, стараясь не представлять, как странно и нелепо выглядит для посторонних наблюдателей беседа со скульптурой. Если, конечно, тут есть кто-то посторонний.

Или, вернее, потусторонний…

— В платье, — эхом повторила муза.

У меня радостно затрепетало в груди.

— Куда она свернула? Скажите. Пожалуйста.

— Так не пойдет. Для начала назови имя.

— Чье? — не поняла я.

— Нужно забытое имя. Просто так с Изнанки не уходят.

— Как же я назову, если оно забытое?

Привстав на цыпочки, я с надеждой высматривала сестру среди полок. Без толку!

— Ха! — усмехнулась муза и замолчала с видом, заявлявшим, что разъяснять требование она не намерена. — У тебя три попытки.

Я задумалась. Заметила в руках музы скрипку. Может, она хочет, чтобы назвали ее имя? С трудом я припомнила школьные уроки мировой культуры.

— Ты Эвтерпа, древнегреческая покровительница музыки.

Капризная богиня хмыкнула и отвернулась. Не то.

Я прошлась вдоль стеллажей.

Забытое… Все здесь выглядело оставленным и забытым еще несколько веков назад. Все эти рукописи, холсты, статуи.

Я притянула с полки потрепанный книжный корешок и открыла невесомый, пахнущий ванилью томик. «Рохлинъ И. Э. Беседы за обеденным столомъ с многоуважаемым господином В.». Издана в Петербурге в 1857 году, типография А. Вернера.

На форзаце, рядом с вензелем конторы, темнел библиотечный оттиск: «Забыт по причине преждевременной и скоропостижной кончины от почечных колик 17 мая 1861 г. Наследства и наследников не оставил. Место захоронения неизвестно».

— А ты неглупая, — ревниво цокнула языком муза, наблюдая за моими действиями.

Я захлопнула книгу, сунула обратно на полку:

— Рохлин. Вы слышите? Рох-лин!

Эвтерпа поджала губы, коротко глянула на меня и застыла.

Неужели и это неправильно?

Сухой, надсадный скрип заполнил бесконечное помещение. Я невольно зажмурилась, зажимая уши. А когда вновь открыла глаза, под центральной аркой дома приглашающе чернела распахнутая дверь. За ней смутно угадывалась просторная парадная.

— Спасибо, — прошептала я, а потом опомнилась, крикнула громче: — Спасибо!

Богиня не ответила.

…На заднем дворе, стиснутом углом соседнего кирпичного здания, курила небольшая компания. Двое парней и девушка, все трое в джинсах и одинаковых футболках с логотипом клуба «Freemason» — полураскрытым циркулем, зависшим над часовым циферблатом. Устроившись на сваленных в кучу пластиковых ящиках, работники лениво обсуждали дела и на мое появление даже плечом не повели.

Я обернулась и пощупала стену, из которой «выпала» наружу секунду назад. В ней белело прямоугольное отверстие: старый проход заложили кирпичами, затерли цементным раствором и сравняли штукатуркой. А красить почему-то не стали. Чуть выше проема висела подсвеченная зеленым плашка «Запасной выход».

Справа, возле пристройки такого же нежно-розового цвета, как дом на Ангельской площади, сидел на скамейке Ярослав. Он вытянул больную ногу и сгорбился, опершись обеими ладонями на костыль. Вид у него был такой, словно Ярик долго и упорно куда-то шел, но выбился из сил, на минуту присел отдохнуть, а потом забыл, для чего вообще отправился в путь.

Я подошла, присела рядом на край, тронула неподвижного Ярика за рукав.

— Хорошее небо сегодня. Смотри, звезды, — не поворачивая головы, проговорил он с непонятной мечтательностью.

— Что? О чем ты?

— Звезды, — механически повторил он. — Посмотри.

Я запрокинула голову.

Небо над городом распахнулось, стряхивая войлочную пелену тумана. Большие, мерцающие драгоценным светом звезды тихонько подмигивали в вышине. Между ними сверкающим рукавом простирался Млечный Путь.

Я прищурилась — рассматривать мелкие предметы вообще-то не мое любимое занятие, — чуть наклонила очки, делая угол зрения резче. Что-то непонятное творилось. Я не различила ни одного знакомого созвездия. Все смешалось и исказилось. Стеклянные, по-злому острые светила копьями пронзали небосвод, от них протягивались к земле треугольные зазубренные лучи.

— И что — звезды? — раздраженно спросила я.

Ярослав пожал плечами:

— Просто звезды.