Потусторонним вход воспрещён

— Да кто ж знал, Рая, что буквально через сутки все настолько перевернется с ног на голову! Теперь ты сама видишь, что они устроили у Гавани…

— Так вы в курсе? Про клуб? — быстро переключился я, пока тема разговора не ушла в другую сторону. Или пока эти две внезапно столкнувшиеся друг с другом своенравные личности не устроили в кухне апокалипсис местного разлива.

Потом разберемся во всех чудесных перемещениях предметов…

— Слухами земля полнится. — Гусев воздел палец к потолку. — И наш город — не исключение.

— Тогда, может быть, вы мне объясните, что происходит?!

— А я говорила, — тихо повторила тетя Рая и раскрыла вынутый из сумочки веер. — Теперь у моего дорогого внука неприятности.

«Мягко говоря, бабуля», — подумал я про себя, перебрав все события последних дней: от нападения куклы в загадочной мастерской до пожара в клубе и убийства в цветочном. Но говорить вслух ничего не стал. Делиться произошедшим с тетей Раей без веской необходимости не хотелось.

От бабушкиной заботы, всегда возникавшей стремительно и внезапно, как тайфун, слегка веяло жалостью и высокомерием. Уж слишком привыкла она, воспитанная, со слов Раисы Пантелеймоновны, в «классической семье», к строгости порядков и образцовому следованию правилам.

— Садитесь, мальчики. В ногах правды нет.

Где-то я это уже слышал…

Раиса Пантелеймоновна похлопала ладонью рядом с собой, приглашая меня сесть. Я машинально опустился — почти упал — за стол. Гусев устроился на стуле с другой стороны. Я оказался как бы зажат между бабулей и директором музея.

— Кто вы? — неудобно поерзав, спросил я, поочередно заглядывая в глаза сначала тете Рае, потом Гусеву. — Даже не так. Кто такие Хранители?

— Вот ты сам и ответил на свой вопрос, — добродушно усмехнулся Глеб Борисович. — Мы и есть Хранители Института гипотетической истории, продолжатели дел его главных основателей.

Снова мы…

— В смысле?

Прерывая едва начавшийся разговор, позади бодро скрипнул пол. Вытирая руки и лицо свеженьким полотенцем, в кухню вошла Надя.

— Гарью все провоняло, — пожаловалась она безадресно. — Чуть попозже голову вымою, не могу. Вась, ты чай гостю предло… — Она прикусила язык, потому что заметила Раису Пантелеймоновну. Сестра ойкнула и уронила полотенце, но подбирать не стала. — Бабушка?

Тетя Рая с деланым оскорблением схлопнула веер. С таким звуком, точно отвешивала кому-то заслуженную пощечину.

— Ужасное, ужасное слово! Сколько раз повторять: не хочу его больше слышать. Никогда. Иди сюда. — Бабуля привстала и церемонно обозначила тройной поцелуй в обе щеки, едва ли на самом деле касаясь напомаженными губами Нади.

— Но, — Надя оглядела нашу странную компанию за столом, чуть задержалась на куче бумаг, — что у вас за консилиум тут?

Я покачал головой: «Не спрашивай».

— Понимаете, Надежда Наумовна… — начал Гусев, но не успел договорить.

— Давайте не будем распыляться по мелочам… Простите, но в этом доме вообще предлагают гостям чай? — возмутилась тетя Рая, впрочем, совершенно не меняя громкости голоса. Пустая суета и шум не были в ее манерах.

Надежда торопливо подорвалась с места:

— Да, бабуль… Ой, теть Рай, сейчас…

Она засуетилась возле плиты, захлопала дверцами шкафов. Тонко зазвенели блюдца — сестра достала с дальней полки лучший чайный сервиз из фарфора, привезенный родителями из экспедиции в Китае.

Надежда Пантелеймоновна мгновенно успокоилась, переложила веер и устроилась поудобнее на плюшевой кушетке. Махнула нам, мол, продолжайте.

Гусев радостно ухватился за тему:

— Кстати, в китайской церемонии приготовление чая считается своего рода ритуалом очищения и подготовки духовного сознания к вкушению природных даров. Знаете, происходящее сейчас с городом напоминает мне один из таких ритуалов: старое бьется насмерть с новым, и победитель готовится испить соперника до дна. Все смешалось, как слоеный пирог… Кстати, — обратился Глеб Борисович к Наде, — а у вас есть что-нибудь к чаю?

— Найдем, — бросила Надя и еще активнее захлопала дверцами ящиков в поисках остатков позавчерашнего магазинного рулета.

Раиса Пантелеймоновна поджала губы — рассеянность Гусева ее явно раздражала:

— Господи, как издалека ты всегда заходишь. Практически с динозавров!

— А что поделаешь? Ты хочешь, чтобы я впихнул весь курс гипотетической истории в одно чаепитие?

Раиса Пантелеймоновна промолчала, выказывая недоверие частыми взмахами веера.

— Так вот, — вернулся Гусев к рассказу. Он и сам нервничал, это было заметно. — О ритуалах… Не знаю, известно ли вам, но ритуалы в нашем городе всегда были в почете. Особенно всяческие жертвоприношения. Сначала подношения древним духам, затем время, принесенное в жертву ради строительства нового города на месте старых развалин. После — старый жизненный уклад, отданный на заклание новым временам. Недаром все революции происходили в Петербурге. Это город, построенный на костях. Причем костях всего: как и буквально человеческих, так и костях забытых сюжетов и судеб. Куда-то это все должно было деваться.

— В запасник истории, — снова не выдержав, подала голос Раиса Пантелеймоновна.