Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9

Что-то быстро приговаривая, Ирма тянет его за руку к выходу из комнаты, старик, замолчав, отступает в сторону, Васюков с Воробьем, все освещающим незнакомца, освобождают проход и идут следом. И Ирма вводит человека в зал.

— Майн гатте! — торжественно говорит она. — Никс, никс зольдат, никс официр — майн гатте. Пауль Шнаке!

— Муж?

Все напряженно вглядываются в незнакомца, на котором при тусклом свете свечей можно, однако, разглядеть немало примет недавнего еще военного. Но Ирма с такой доброжелательностью представляет его, что опасения русских постепенно рассеиваются.

— Ага! — говорит Ананьев. — Понятно! Драпанул, значит? Немец сдержанно осматривает собравшихся и вдруг говорит четко, но с сильным акцентом:

— Капитуляция!

— Во, молодец! Ну раз капитуляция — садись! Садись, черт с тобой. Значит, навоевался? Где воевал: пехота, танки? Авиация?

— Никс авиация. Гренадир группе.

— Говорит, в пехоте, — понял разведчик.

— А, в пехоте. Тогда давай, за Победу! За нашу победу! Над вашим Гитлером.

Ананьев наливает ему из фляги в свободный фужер, и немец, стукнув каблуками, четко произносит:

— Гитлер капут!

— Вот-вот! Наконец-то! За великий капут. И надолго. Все выпивают.

В зале в разгаре пирушка, фляга уже пуста, бутылка тоже. Разведчик играет на своей гармошке, Ананьев пытается обнять Ирму, та, смеясь, уклоняется, старик курит самокрутку махорки, которую свернул для него Воробей, и кашляет. Зина молча и ревниво наблюдает за захмелевшим Ананьевым, бледный стоит у стены молодой немец и, облокотясь на стол, сидит мрачный старший техник-лейтенант.

В разгар веселья Васюков замечает за окном мелькнувший луч света и, ничего никому не сказав, выходит во двор.

На темной дорожке недалеко от входа стоит «виллис», из него выбирается темный силуэт в плащ-палатке.

— Эй, кто здесь? — окликает Васюков.

— Капитан Сафронов, — отвечает человек. — Ты скажи, здесь мост поблизости есть?

— Моста нет, — говорит Васюков, — брод. Да ночью не проедете. Мы вот днем засели.

— От черт! — говорит капитан. — А там кто? — кивает он на освещенные окна виллы.

— Майор Ананьев. И солдаты. Вот, заночевали.

— Гнидюк, распрягай! — говорит в темноту капитан. — Терещенко — сюда!

Из «виллиса» выскакивает автоматчик в шинели и каске и неторопливо вылезает кто-то еще в длинной шинели.

Автоматчик пропускает его вперед, и все идут к крыльцу.

Васюков распахивает дверь в зал.

Ананьев отстраняется от Ирмы и Зины, которых он пытается обнять одновременно, и недовольно глядит на вошедших. Отличив его среди остальных, капитан отдает честь.

— Капитан Сафронов. Из военного трибунала армии.

— Откуда? — спрашивает Ананьев. — С передка, с тыла?

— Из Пневница.

— Слыхал, говорят, в 12 капитуляция?

— Да ну? Нет, не слышал. Мы в 16 часов выехали, да вот с колесом промучились.

— Точно! Победа, капитан. Дай пять, поздравляю.

Ананьев пожимает капитану руку, делает шаг, чтобы пожать ее и стоящему возле автоматчика человеку в офицерской шинели. Капитан предупреждающе останавливает его.

— Ему не надо. Не положено.

— А что? Пленный?

— Нет, не пленный. Арестованный за трусость. Командир взвода, — тихо говорит Сафронов.

— Ах ты, обормот! Сдрейфил, значит? В конце-то войны?

— Именно, — вздыхает бывший командир взвода Терещенко. — В конце и не выдержал.

— А теперь что? Трибунал?

— Теперь трибунал, — опускает голову Терещенко.

— Ладно. Вы это вот что, — говорит капитан Сафронов и что-то шепчет Ананьеву. Тот машет рукой.

— Есть там у них. В чулан какой-нибудь.

Сафронов делает знак Терещенко и ведет его через зал. За арестованным, как тень, следует часовой-автоматчик. Вдруг придирчивый взгляд капитана останавливается на молодом немце.

— А это?.. Кто такой?

Пауль подбирается и отчеканивает:

— Гитлер капут! Капитуляция.

— Это вот ее муж, — говорит Ананьев, указывая на Ирму. — Драпанул. Не дожидаясь капитуляции.

— Дезертир? А почему здесь? Надо отправить в тыл. Как военнопленного.

— Ладно. Черт с ним! — машет рукой Ананьев. — Отправить всегда успеем.

— Ну, знаете! — несогласно говорит капитан. — Тогда хотя бы изолировать.

— Оставь! Что изолировать? Завтра изолируем.

Поняв, что речь идет о муже, Ирма бросается к капитану:

— Гер официр! Тофарищ…

— Тофарищ официр! Битте, битте! — говорит старик и ставит на стол бутылку с прозрачной жидкостью.

— Что это? — настораживается капитан.

— О, шнапс, шнапс, — дрожащими руками старик открывает бутылку.

— Это дело! — говорит Ананьев. — А то принес какую-то мадеру! Ладно, брось, капитан. Давай выпьем!

Капитан, однако, пропускает Терещенко с автоматчиком в дверь и делает знак Паулю следовать вперед. Тот покорно переступает порог. Ирма и старик бросаются следом.

Спустя десять минут капитан появляется и с довольным видом потирает руки.

— Вот теперь можно и выпить, майор! За Победу! Если не провокация.

— Никакая не провокация. По рации передали. Так, Воробей?

— Так точно. Полковник-танкист сказал.

— Трудно верится, — говорит капитан, пережевывая хлеб с салом, крупными ломтями нарезанный на фарфоровой тарелке. — Здесь где-то в ближнем тылу полуокруженная группировка. В лесах эсэсовские части.